Так в эйфории блаженных размышлений Иван Иванович медленно двигался к гаражу. Ни с того ни с сего ему вспомнился разговор двух чеченов, которым в прошлом году загнал он две пары хромовых сапог и самолётный чехол. Оба они работали на винзаводе и, как и положено порядочным чеченам, волокли оттуда государственное вино и спирт.
Иван Иванович вспомнил, как Муса, любящий выпить, спорил с Магомедом, любящим курить анашу. Утверждал один: водка лучше, а другой – анаша.
Рассмеялся в душе тогда капитан Сенопузенко и снисходительно очень подумал так: «Эх! Не кушали вы, бусурмане, правильного украинского борща, вот и спорите потому! Не соображаете, нехристи, что ничего его лучше нету!»
Эти приятные мысли пробудили в душе желание пропустить стаканчик припрятанной в гараже водочки. Добравшись до дубовой, обитой железом двери его, сунул капитан в карман за ключами руку да так и обмер: внимание его полностью переключилось на кучку тонких рельсов, лежащих у соседнего гаража. Рядом с ними курила и балагурила небольшая компания офицеров во главе с командиром корабля майором Дубовым, соседом Сенопузенко, который был на редкость весел и рассказывал какой-то очень похабный анекдот. Окружающие дружно хохотали, посыпая свой смех отборным авиационно-техническим матом.
«Рельсы! Боже мой! Это ж те самые рельсы с узкоколейки с Малгобека», – подумал он, и сердце сдавила жаба. Это были рельсы, про которые он в шутку рассказывал майору Дубову, выпивая недавно с ним после работы. Плакался тогда сосед, что перекрытия гаража сгнили и что денег нет новые купить, а украсть негде. Вот возьми Иван Иванович да посоветуй про узкоколейку малгобековскую, которая травой заросла. Несколько лет, почитай, без присмотра и не функционирует. По ней раньше рабочих на нефтедобывающие установки возили, нынче же так затянуло её землёй, что даже самих рельсов не видно. Утащи их, так нескоро хватятся. Вот и перекрытия вам! Не подумал тогда Иван, что сосед его, неповоротливый и инертный Дубов, сможет так быстро этой информацией воспользоваться. Не подумал, что так всерьёз её примет и ночью со своим экипажем переволокёт к гаражу своему добрую сотню метров.
«Язык мой – враг мой! – казнился теперь Сенопузенко. – Не скажи я ему про рельсы, так сам бы возил и возил. Сколько бы наскирдовал добра! Эх! Вот это просрал! Простодыра!»
Жаба снова сдавила душу. Суббота явно намеревалась испортиться, несмотря на предстоящий волшебный борщ.
Иван исподлобья посмотрел на курящую компанию, и взгляд его встретился с глазами майора Дубова. Светились они простодушной радостью и выражали бурную благодарность, ясную Сенопузенко без слов. Дубов подошёл к соседу, обнял его и прижал к себе:
– Спасибо тебе, Иван, за совет. Здорово ты мне помог. Выкрутился я благодаря тебе. Гараж поправил, завалился бы не сегодня—завтра. И дочь в институт отправил поступать. С женой уехала. Последние деньги выгребли. В кассу взаимопомощи залез, теперь там в кабале глухой. Ни копейки не дают больше. А так, благодаря тебе, я выкрутился. Спасибо, Иван. Мало того, что перекрытия заменил, так продали ещё чеченам два десятка. За спирт поменяли. Заходи, выпей! Это не ваша гидролизная гадость. Настоящий пищевой спирт. Твой друг Магомед давал, привет тебе передавал и ещё чехлы просит.
Иван за добрых полтора десятка лет, которые он знал Дубова, ни разу не слышал от него столь длинной тирады.
