– И воздаст тому Господь радостью несказанной вовеки в Царствии Своем, – благоговейно произнёс юноша. Он уже всей душой принадлежал молодой женщине и не только не мог скрыть этого, но даже не пытался.
– Да-да, что-то вроде того, – равнодушно сказала Карина. Она добилась своего, соблазнив юношу, и ей стал неинтересен этот разговор. – Кстати, а где отец Климент? По своему обыкновению отливает свечи для продажи в храме?
– Батюшка молится, – почтительно ответил юноша, который в отрицании авторитета своего духовного отца ещё не дошёл до того, чтобы потерять к нему уважение. – Теперь он денно и нощно возносит молитвы Господу, жаждая прощения за свой грех.
Карина уничижительно усмехнулась. Она ненавидела отца Климента, который при каждой встрече всячески порицал её, ставя в пример сестру. Поводом для его нападок служили высказывания Карины, её поведение и даже манера одеваться. Она не оставалась в долгу. И чаще всего одолевала батюшку в их словесных перепалках, устрашая его своим свободомыслием, чем немало гордилась.
– Каждому воздастся по заслугам, – мстительно сказала Карина. – Так что напрасно он старается. Гореть ему в аду!
Юноша в ужасе содрогнулся. Но послушно кивнул, опасаясь вызвать её неодобрение.
– А ты молодец, – сказала Карина, поощрив его улыбкой. – Думаю, что мы с тобой сработаемся. И выбьем из этих замшелых Куличков всю многовековую пыль. Пришло время. Кто если не мы? И когда если не сейчас?
Она заметила, что губы юноши дрогнули, и, рассмеявшись, покровительственно сказала:
– Это риторические вопросы, можешь на них не отвечать.
Погрозив своему собеседнику пальцем, Карина повелительно произнесла:
– А отцу Клименту ничего не говори о нашем разговоре. Пусть до поры до времени пребывает в счастливом неведении относительно своего будущего. Как говорится в его любимой книге, во многом знании многие печали.
С этими словами Карина оседлала свой байк и скрылась в пыльном облаке, которое начало быстро удаляться от храма. По пути она распугала гусей, дружным строем пересекавших площадь. Стаю сопровождал древний старик с хворостиной, служащей скорее подпоркой ему, чем средством устрашения для непокорных птиц. Растопырив крылья, гуси с гневным гоготом долго бежали вслед за своим обидчиком, а потом внезапно, словно по команде, развернулись и вернулись к брошенному ими пастуху. При этом гуси устрашающе вертели головами на длинных шеях и злобно шипели, словно предупреждая, что они не потерпят неуважительного отношения к себе. Окружив старика и увлекая его за собой, они свернули с площади на Овражную улицу и вскоре скрылись из вида. И площадь снова опустела. Пустынную картину оживлял только ветер, гонявший клубы пыли по её твёрдой, как камень, поверхности.
Площадь в Куличках, бывшая некогда обычным лугом для выгула коров, представляла собой подобие круга, в центре которого возвышался храм, а по окружности располагались все общественные здания посёлка, включая администрацию, полицейский участок, почту, школу и универсальный магазин. От храма до дома, в котором размещалась глава администрации, Карина могла бы дойти и пешком, но она предпочла доехать на байке.
И это было не случайно. Производимый её мотоциклом шум был своеобразным вызовом, который Карина бросала Куличкам, некогда отвергнувшим и изгнавшим её. Во всяком случае, так она сама думала, не считая нужным строго придерживаться фактов. За год до этого Карина, разочаровавшись в Михайло и потеряв веру в его любовь к ней, бежала из Куличков почти тайно, никому ничего не сказав, даже сестре. И вот теперь она возвращалась, и громогласно заявляла об этом всему посёлку.
