Роберт и Маргарита сильно проголодались, а поскольку в таких местах в номера не подают, им пришлось спуститься вниз и отыскать себе свободный столик. Хозяйка принесла им пива, сосисок и отличной ветчины, которой особенно гордилась. Лей, попробовав, тихо сказал ей что-то, от чего крепкая жилистая баварка вся порозовела и вскоре воротилась к ним с узкой, темного стекла бутылкой, усыпанной бисеринками пота. Хозяйка обтерла паутину, откупорила вино и улыбнулась Лею улыбкой засмущавшейся девушки.
Маргарита за шесть лет привыкла к таким сценам, а когда-то они ее просто бесили.
Роберт налил ей полный стакан. Вино было превосходное, и она пила, наслаждаясь каждым глотком и сквозь ресницы глядя в его глаза, снившиеся ей каждую ночь в пустом без него Париже.
– Так я утром пошлю самолет за детьми? – вдруг спросил Лей.
Она кивнула.
– Что же ты узнала здесь такого, что тебе понравилось? – прищурился он.
– Двадцать лет мира для Германии. За это стоит побороться.
– Ах, вот что! – Роберт откинулся назад и почти минуту глядел на нее в каком-то веселом изумлении; потом рассмеялся.
– Как вы с Рудольфом похожи! Я это недооценил.
Улыбка у него пропала. Уставившись в одну точку, он тяжело задумался.
Ей не хотелось продолжать разговор, не хотелось продлевать эту его задумчивость. Она столько пережила за минувшие два дня, так измучилась за проклятые четыре месяца и так была счастлива теперь!
Она заметила, что он сидит с закрытыми глазами. Эти перепады настроения – от экстаза до апатии, истерические всплески эмоций, сменявшиеся провалами в пустоту, казавшиеся ей следствием запредельной усталости, всегда производили на нее тяжелое впечатление. Она не могла к ним привыкнуть и пробовала бороться. Пробовала – да, но… боролась ли по-настоящему?!
…В тридцать третьем у него не было ни минуты передышки, но тогда ей казалось, что это временно, просто период такой. В тридцать четвертом… После гибели Штрассера и Рема она совершила свой первый побег и вернулась лишь в тридцать пятом, чтобы снова отважиться на попытку. Но, видимо, не то она делала и не так! Пробовала убеждать, упрашивать, устраивала сцены… А нужно было просто отключить все телефоны, выгнать к чертям бесконечных посетителей, запереть все двери в их доме и заставить его для начала остановиться, опомниться, вернуться в самого себя!..
– Роберт, ты сейчас уснешь, – Маргарита погладила его руку, и он как будто очнулся. – Пойдем к себе.
– Мне нельзя спать, ты знаешь, – поморщился он. – Расскажи про детей.
– Ты их завтра увидишь. Лучше расскажи сам. В Париже только и говорят, что о визите Виндзоров. Это правда, что они так влюблены друг в друга?
– Пожалуй.
– А герцогиня тебе понравилась?
– Не знаю. Но я этой даме определенно не понравился.
– Я читала, что ты чуть не сбил кого-то, когда возил их на автомобиле по Мюнхену и вообще повсюду ездил с ними на бешеной скорости. Писали, что ты был сильно пьян.
– Не был я пьян. И никого не сбивал. Я всегда так вожу машину.
– Тебе неприятно об этом вспоминать?
Он снова поморщился:
– Да нет, извини. Я просто не знаю, что рассказывать. Эльза от Виндзоров в восторге. Они с герцогиней даже устроили какой-то тайный чай, а Эдуард два часа играл с твоим братом в кораблики… Ты непременно расспроси его. В общем, все прошло очень мило. Фюрер придумал послать Эдуарду приглашение от имени Трудового фронта… в моем лице, вот и пришлось повсюду с ними таскаться. Хотя на месте его бывшего величества я бы от подобного приглашения отказался. Теперь Геббельс устроил пропагандистскую трескотню, а в Европе сплетни плодятся.
