Год брачных союзов - страница 14

– Да, Элеонора. Нужно как следует осмотреть деревья. Гельриху я больше не доверяю. Мы решили. Все будет по-тойпеновски! Адье!

Он послал дочери воздушный поцелуй с двух пальцев и ринулся к заплетенным в шпалеры фруктовым деревьям.

Юные дамы, кажется, весьма торопились попасть на птичий двор. Бенедикта понеслась вперед так, что ее юбки развевались по ветру, и эта лихость передалась благовоспитанной Трудхен. Она подхватила под руку мисс Нелли и устремилась вместе с ней по желтому гравию, которым был засыпан подъезд к особняку. Морхен, пудель, тявкая, смешными прыжками помчался за ними.

За проволочной сеткой, ограждающей птичий двор, открывалось большое пространство, настоящий парк, во всяком случае весьма недурное место для кудахчущих и крякающих созданий. Посреди него, скрытый старыми ивами и молодой порослью, был выкопан пруд, Буэн-Ретиро[7]  мира уток, в углу стоял деревянный навес с насестами, под которым птичий народец мог укрыться от дождя.

Гарбичанка [8], именуемая «индюшатницей», несмотря на то что занималась всеми птицами, стояла под ивами и разбрасывала корм из большой веялки, висящей на ее шее на ремне. Вследствие этого вокруг нее собрался весь двор, окружающий женщину, будто подданные – королеву. Несмотря на обилие еды, толпа эта вела себя весьма шумно. Она крякала, гоготала, кудахтала и кукарекала. Утки и гуси открыто враждовали. Один старый гусь казался злым от природы. Если вблизи него оказывалась уточка, он ядовито шипел на нее и начинал клевать. Петухи же, напротив, вели себя как всегда галантно и предусмотрительно, с готовностью уступая место курам и даже негромко, но радостно подзывая их, чтобы поделиться зернышком.

Завидев юную баронессу, индюшатница кивнула ей и поприветствовала:

– Прекрасное доброе утро, дражайшая фройляйн!

– Доброе утро, гарбичаночка! – ответила Бенедикта. – Все в порядке?

– Ах, боже мой, любезная фройляйн, – принялась жаловаться старуха, спихнув толстую белую курицу, взлетевшую на веялку, – усе идет не так, как следует! Еще одна маинькая белая уточка того. Спозаранок нашла ее мертвой – чуть не разревелася!

– Но как же так вышло, гарбичаночка? Это уже третья. Вылупились-то они совершенно здоровыми!

– Здоровыми, фройляйн! Но павлин – павлин, погибель моя! Он их кусает. Не знаю я, что и поделать, фройляйн. Подходит и кусает. Злая птица. Вон сидит и думает, небось, как еще одну заграбастать!

Она указала на увитую растениями арку. На ней разместился прекрасный павлин, пятьдесят ярких глаз на хвосте которого переливались в лучах солнца. Птица с интересом смотрела вокруг, крутя головой туда-сюда.

– А где пава? – спросила Бенедикта, посмотрев на гордого павлина. Старуха снова запричитала.

– Боже, бедная пава, фройляйн, ой, бедная-бедная пава! Она ничего не ест, совсем ничегошеньки, скоро помрет с горя, не может снести позора!

– Стоит ее проведать, – предложила Трудхен.

– Yes [9], – согласилась мисс Нелли, – давайте навестим больной!

Бенедикта кивнула и снова понеслась вперед.

Страдающая пава устроила себе гнездо в сене под навесом. Она сидела, зарывшись в ароматные сухие травы, и горевала. Для меланхолии этой имелась причина. Много-много дней она самоотверженно со всем мужеством родительницы высиживала яйцо, не сходя с места и не шевелясь, широко расставив крылья и нахохлившись. Но птенец все никак не хотел вылупляться, хотя время уже давно пришло. Тогда гарбичанка взяла яйцо и подложила его курице. Не прошло и двух дней, как на свет появилось невероятно отвратительное существо с бесформенными ножками и шишкой на голове. Тем не менее это был павлин, которому предстояло стать таким же прекрасным, как и прочие его сородичи. Тут-то и началась душераздирающая трагедия. Пава видела свое дитя, но не признавала его, отчего становилась все грустнее, закапывалась в сено, ни на что не обращала внимание и готовилась помереть. Она, безусловно, ощущала весь позор своей несложившейся жизни. У птенца поначалу тоже все было плохо. Он ждал, что приемная мать станет кормить его из клюва в клюв, но старая курица оставалась при своей привычной методе, пока не заметила, что так дело не пойдет. И забавно, и трогательно было наблюдать, как наседка в свои немолодые годы старалась освоить новый для нее способ, как выкапывала и подбирала зернышки, после чего предлагала их павлинчику. Это ей было, очевидно, неприятно, поскольку птица вздрагивала всякий раз, как птенец тянулся к ее клюву, но она мужественно терпела выпавшее на ее долю испытание.