После близнецов явились три девицы. Обычно дерзко поблескивающие глаза розовощекой и свежей, пышущей здоровьем Бенедикты, все еще носящей девичью косу, были подернуты поволокой. Она опасалась выволочки от отца. Трудхен Пальм успела утешиться после истории с вероломно засунутой ей в рот клубничиной. Несмотря на раннее утро, одета она была безупречно: в свежую светлую блузку, под которой угадывался превосходно сидящий корсет, юбку английского полотна и желтые сапожки. На лбу девушки красовались завитушки, а острые ноготки на руках были отполированы до блеска. Маленькая кокетка буквально лучилась аппетитной чистотой. Она была ближайшей подругой Бенедикты и уже много лет прилагала все усилия к тому, чтобы проводить летние месяцы в Верхнем Краатце. Мать девушки происходила из обедневшего дворянского рода, что примиряло добросердечную баронессу с дружбой Бенедикты и дочки аптекаря, которой при других обстоятельствах она бы не стала потакать.
Последней в трилистнике была мисс Нелли Мильтон двадцати двух лет от роду, которая в полной мере подходила под определение Тюбингена «кнопка». Она жила в доме год и должна была учить Бенедикту хорошим манерам, однако уже после двух недель знакомства девушки стали назваными сестрами и поклялись друг другу в вечной верности «даже после смерти». Тем не менее более серьезная Нелли оказывала на Бенедикту столь благотворное, пусть и общее, влияние, что герр и фрау фон Тюбинген не стали искать «пожилую даму с достоинством», как собирались, а предпочли оставить маленькую англичанку.
Граф Тойпен, несмотря на почтенный возраст, всегда спускался к завтраку одним из первых. Старика отличала невероятная свежесть и гибкость. Он уже двадцать лет как оставил дипломатическую карьеру, напоследок получив в утешение титул превосходительства. Им он, однако, не пользовался, позволяя по-прежнему обращаться к себе «герр граф». Этот хрупкий невысокий господин носил экстравагантные снежно-белые усы, закрученные на концах, а также коротко остриженные отливающие зеленью бакенбарды, достигающие середины щеки и обрезанные по английской моде по прямой. Еще густые седые волосы он тщательно расчесывал на пробор и убирал за уши. Не менее аккуратным выглядел и костюм графа: серые брюки, белый пикейный жилет и утренний халат турецкой ткани с рисунком, из нагрудного кармана выглядывал кончик шелкового платка. Вокруг строгого белого воротничка был свободно повязан галстук.
Всякого приходящего приветствовали собаки: Цезарь, Лорд и Морхен – бурно, а Кози – прилично. Он лишь выпрыгивал из корзинки, коротко обнюхивал подол, край брюк или носки сапог, пытался вилять обрубком хвоста, после чего с полным осознанием того, что игра не стоит свеч, возвращался в корзинку и вновь сворачивался калачиком.
Близнецы и Бенедикта поцеловали руку дедушке; внучку он смерил серьезным, полным осуждения взглядом, отчего та понурилась, покраснела и опустила голову.
– Да-да, Дикта, – сказал тот, – постыдись, тебе не повредит! Скоро уж восемнадцать исполнится, другие в этом возрасте придворные дамы. Что бы сказала твоя милостивая госпожа, пойди при дворе слух, что ты тайно положила в рот спящей девушке большую ягоду клубники? Думаешь, это упрочило бы твою репутацию? Уверен, над тобой смеялись бы даже лакеи, а швейцары перестали бы приветствовать тебя с должным почтением. Нет, дорогая Дикта, приличия всегда нужно соблюдать. То, что другой раз можно счесть проказой, совершенно не подобает светской даме. А ты же хочешь стать таковой, верно? Нужно, во всяком случае, попытаться. Я убежден, что мисс Мильтон была весьма возмущена этой шалостью, поскольку в Англии таких происшествий не случается. Не так ли, дорогая мисс Мильтон?
