– Супу, супу, – заорал новенький.
– Экий ты неугомонный, – хрустнул суставами пальцев оратор, – режим соблюдать надо и лекцию кончить. Однако Вася всю Россию исходил, всюду деньги собирал на мечту – храм свой. Ему – яйцо, а он – книжицу. От дома, от семьи отказался, с женою развелся, дитя родне отдал, но не по причине пагубных страстей, а из высоких целей.
– Так выстроил? – любопытничал комендант.
– Да, два года назад выстроил-таки храм Знамения Божией Матери. Но по-прежнему ходит по обителям, лаврам, скитам – остановиться не может. От самого Василия слышал о его дружбе с Иоанном Кронштадтским.
Снова грохот, Черепахов сесть собирался, а Солдат из-под него стул выдернул и хохотал довольно. Кто-то тоже засмеялся, первая реакция человека такая: сперва смешное видит, а после чувствует чужую боль. Помогли Черепахову подняться. Пожурили Солдата. Новенький с ложкой воспользовался моментом и схватил подушку бесхозную, царя изнутри свергать. Тут Солдат смеяться перестал и бросился на обидчика. Едва развели их, как Тюри продолжил.
– Отца Иоанна Кронштадтского, молитвенника и предсказателя, приходилось видать в самой крепости Кронштадт. Люди из уст в уста передают и поныне, уж, почитай пятый год с его кончины, как отец Иоанн не единожды предсказывал сильнейшие наводнения в Петербурге. И угадывал. А бывало, и ошибался, вот как с войною. Предсказал, будто двадцать пять лет война будет длиться, а то всего лишь волнения вышли в 1905-м, хотя кровавые. Люди доверчивые видят в нем не последователя, предстоятеля, но и самого Бога Саваофа. На его богослужениях впадали в экстаз, слезами обливались, утверждали, будто протоиерей в моменты наивысшего воодушевления от пола отрывался и в воздухе зависал. Но кому понравится, когда на богослужении перебивают с хоров: «Ты Бог наш, Ты Саваоф!». Слишком умен он был для лести и чужой глупости.
– Жжжзззуууу, – зажужжал второй новенький, – Жжжзззуууу…
Звук зуммера выходил у него похожим: рядом сидящим хотелось от раздражения уши заткнуть. Но и тут Тюри справился ловчее прочих: недолго думая, нажал на сизый пористый нос, и зуммер выключился.
– На своеобычие отца Иоанна падок женский пол, признававший его своим Женихом. «Се Жених грядет в полунощи…» – обмирали перед ним дамочки. Секту поклонниц образовали, отрекались от семейных уз. «Иоаннитки» бились в истерике, клялись в вечной любви, преследовали своего идола. На исповедь к нему очередь в полгода. Глядя на то, отец Иоанн ввел общую исповедь. Вот в Андреевском соборе Кронштадта я его и повидал. Там народу набилось под тыщу, и все одновременно голосили о своих грехах. Думал, шум обрушит купола, а там ведь на колокольне десять колоколов старинных. В гвалте каждый старался перекричать другого, чтоб его исповедь долетела до Иоанна. Не до Бога. Свистопляска.
Тюри остановился. Замер, ожидая мычания или жужжания. Ни того ни другого не последовало. Перевел дыхание и договорил.
– Отец Иоанн окормлял купцов-старообрядцев Стахеевых, те за ним даже пароход присылали в столицу. Месяцев за шесть до смерти сходил он на том пароходе до Елабуги и обратно, всюду по пути следования собирал крестные ходы при неудовольствии жандармов. Помер молитвенник четыре с лишним года назад. Смертью праведника, простившего своих убийц. Даа, обладал человек даром проповеди. И задумаешься поневоле, как он это делал?
Слушатели притихли. Лишь Метранпаж громко хлюпал носом, вытирая слезы.
