спиной – детский голос. Поёт. Не слова, а звук. Протяжный, как боль.
В конце коридора – дверь. Металлическая. На ней – та же надпись: «Ты
тоже».
Он открывает.
Внутри – он сам.
Маленький. Лет шести.
Сидит на полу. И рисует ножом на бумаге. Что-то круглое. Похожее на лицо.
А рядом – взрослый. Без лица. Только руки. Они держат зеркало. И
направляют.
Маленький Тейтум смотрит на себя.
И улыбается.
И говорит:
– Ты же не забыл?
Он просыпается в крике. Взмокший. Сердце колотится, будто пытается
вырваться наружу.
Зои рядом. Она не спит. Она держит его за запястье, как в ту ночь.
– Видел? – спрашивает.
Он кивает.
– Что было на двери?
– «Ты тоже».
– Значит, мы близко.
– К чему?
– К началу, – говорит она. – А убийца хочет, чтобы мы дошли до конца.
В то утро он открывает ноутбук. Вводит имя: Элоиза Дрейк.
Вылазит всего две записи. Обе удалены. Одна – случайно сохранённый
фрагмент форума. Кто-то спрашивал:
«Что случилось с девочкой из приюта на Ривер-стрит? Я видел, как её
искали. Потом полиция сказала – ложная тревога. Но у нас в церкви
говорили, что тело нашли. Только не говорили где…»
Вторая – статья. Без даты. Без автора. Только заголовок:
«Некоторые дети исчезают навсегда. Но кое-кто умеет возвращать их… по
частям.»
Он понял, что это не просто убийства.
Это письма.
От прошлого.
К нему.
ГЛАВА 3
(Реконструкция. Погружение. Первые вспышки того, что нельзя забыть.) Склады в Индустриальном районе давно никому не нужны. Деревянные
панели отсырели, крыши обвалились, а вокруг них – поле стекла и забвения.
Здесь никто не строит, не чинит, не проходит. Здесь только помнят.
Тейтум стоял у того самого склада, где было найдено последнее тело. Зои
рядом. Она держала в руках небольшую сумку – внутри: диктофон, чистый
блокнот, ампула со специфическим составом и два тонких электрода. Всё
легально, одобрено министерством. Но не рекомендуется.
– Ты уверен? – спросила она.
Он не ответил. Просто прошёл мимо ленты, поднялся по лестнице, уже зная, на какой ступени хрустит дерево, где доска немного ниже остальных, где
пахнет медью.
Память тела работала лучше, чем разум.
– Сядь, – сказала она. – Лучше на колени. Не облокачивайся. Глаза —
открыты.
Она достала ампулу. Протёрла место на шее спиртом, ввела препарат.
Мозг не должен засыпать.
Он должен войти внутрь, туда, где живёт то, что заблокировано.
– Я начну говорить. Твоя задача – не анализировать. Просто вспоминай.
Позволь памяти идти как дыму. Без фильтра. Без логики. Готов?
– Да.
– Где ты сейчас?
– На складе.
– Какой год?
Пауза.
– Я не знаю. Всё другое.
Пол старее. Воздух теплее. Я… босой.
– Кто с тобой?
– Девочка.
Я не вижу лица. Только волосы. Тёмные. Она поёт.
– Слова?
– Нет. Только звук. Монотонный. Как укачивающий. Меня это…
успокаивает.
Она даёт мне зеркало. Маленькое, треснутое. Говорит: «Смотри на себя, пока
не исчезнешь».
Зои зафиксировала тремор мышц. Сердце участилось.
– Что ты видишь?
– Себя. Но не я. Глаза другие. Они… пустые.
Я держу нож. Детский. Канцелярский.
Рисую что-то на коробке.
Взрослый сзади. Без лица. Только голос. Он говорит: «Если будешь хорошим, она не умрёт».
Я киваю.
Я не знаю, кто она.
Но я киваю.
Зои остановила запись. Он дрожал. Пот стекал по спине. Зрачки расширены.
– Тейтум. Посмотри на меня.
Он поднял глаза. В них – ужас. Не от того, что он что-то вспомнил. А от
того, что он почти всё помнит.
– Это было здесь? – спросила она.
– Нет, – прошептал он. – Не совсем. Это… похоже. Но не то место.
