Голос Незримого. Том 1 - страница 40
Не мускулист, хоть и силен,
Но множеством кудрявых прядок
Твой лоб по-девьи обрамлен.
И дух твой в чудном разделенье:
Порой ты свят, порой ты пьян,
То золотой овеян ленью,
То светлым буйством обаян…
Вот почему, никем не понят,
Блуждаешь ты земной тропой,
Но, если все тебя погонят, —
Пойду с тобой и за тобой.
И ты, безумный, ты, бесстрастный,
Меня признай, ко мне склонись.
Будь мой божок, живой, прекрасный,
Мой архаичный Дионис.
Когда ж мой голос, вольный, дерзкий,
На пенье будет вдохновлен, —
Не Аполлон будь Бельведерский,
Будь мне – Тенейский Аполлон.
БЕЗУМИЕ
Брови бога всё хмýрей и хмурей,
А уста всё упрямей, упрямей…
Не валяется он уж на шкуре,
Не играет с своими зверями.
Грустно черная бродит пантера,
Что ласкалась к нему, как голубка,
Тускло медная никнет кратэра —
Не берет из нее он ни кубка.
И поодаль, влюбленная жрица,
Грудь терзаю и волосы рву я:
Бог не хочет ко мне приклониться,
Бог не хочет принять поцелуя.
Чем, когда я его рассердила?
Не улыбкой ли, слишком уж мудрой?
Не любовью ль своей неостылой?
Не красой ли, как грозд, рыжекудрой?
Вен лазурных разрежу я нити,
Я налью ему пурпурной крови, —
Может быть, он не станет сердитей,
Может быть, он не будет суровей…
Нет. Не нужен обет кровожадный:
Нежно стиснуты руки и плечи, —
И блестит над земной Ариадной
Лик слепительный, нечеловечий.
Вновь лежит он на бархатной пуме,
То меня, то пантеру лелея,
Весь светлея от вин и безумий…
Есть ли бог милосердней и злее…
ОН
Для других он лишь áнглийский дэнди,
С кем видаешься в клубе за ужином.
Для меня ж он – восточный эффенди,
Редким – черным – подобный жемчужинам.
Взор его как печать Солеймана —
Непонятный, огромный, агатовый…
Словно плод, но во дни Рамазана,
Рот нетронутый, полный, гранатовый…
Он встречает меня как эмиры:
Очень важно и очень искательно…
И рукой, где блистают сапфиры,
Он ласкает… О, как обаятельно!
Я целую те руки, те перстни —
И у ног, как рабыня любимая,
Я пою ему тихие песни
Про восточные страны родимые…
Я пою о игривых газелях
И о ласковых маленьких гуриях,
О висячих садах и постелях
В бирюзовой листве и лазури их…
И тогда мы не в серой Европе, —
Мы – в волшебно-пестреющей Азии.
О, пьянящий очей его опий!
О, мои золотые фантазии!
Пусть другие все видят в нем дэнди, —
В глуби сердца я тайну свою ношу:
Вижу я лишь в восточной легенде
Моего несравненного юношу.
ПОРТРЕТ
Он – очень юный, но высокенький,
Прямой и чопорный немного.
В пластроне снежном, смольном смокинге,
Как серафим, он смотрит строго.
Его манит улыбкой женщина —
Идет он мимо непорочным,
А прелесть лика не уменьшена
Ниспавшим локоном полночным.
Ему бросает страстный клич она —
Молчит он, оставаясь чистым,
А тайна лика увеличена
Склоненным взором золотистым…
Он – очень строгий, но молоденький
И томный, трепетный… со мною.
Горит коричневая родинка
Над правой розовой щекою.
Что медлим мы, одним томимые?
В краях, где все как серафимы,
Уже была тобой любима я,
О, мой любимый! Мне родимый!
Моим лобзанием дожизненным
Твой лик, как родинкой, отмечен,
И здесь, на свете укоризненном,
Роман наш будет свят и вечен.
«ЧУВСТВО РАЗУМОМ НЕ ДЕЛИТСЯ…»
Чувство разумом не делится:
Я люблю тебя всего.
Даже мелочи, безделицы
Из костюма твоего.
Даже утренние галстуки
Мерклых розовых тонов,
Даже пояс для гимнастики
Мягких радужных шелков.
И рубиновые запонки,
И змеиный портсигар,
И жасминовые запахи,
Что таит фиксатуар…
Всё мне мило, всё мне нравится, —
И любуясь, и любя,
Не к узывчивым красавицам
Так ревную я тебя…
Похожие книги
Имя Любови Никитичны Столицы (1884–1934), поэтессы незаурядного дарования, выпало из отечественного литературного процесса после ее отъезда в эмиграцию. Лишь теперь собрание всех известных художественных произведений Столицы приходит к читателю.В первом томе представлены авторские книги стихотворений, в том числе неизданная книга «Лазоревый остров», стихотворения разных лет, не включенные в авторские книги, и неоднократно выходивший отдельным изд
Имя Любови Никитичны Столицы (1884–1934), поэтессы незаурядного дарования, выпало из отечественного литературного процесса после ее отъезда в эмиграцию. Лишь теперь собрание всех известных художественных произведений Столицы приходит к читателю.Во второй том вошли сказки в стихах, поэмы и драматические произведения.
Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1
Лидия Ивановна Аверьянова (1905–1942) – талантливая поэтесса и переводчица, автор пяти не вышедших в свет сборников стихов, человек драматической и во многом загадочной судьбы. Лирика Л. Аверьяновой вызвала сочувственный интерес у Ф. Сологуба, А. Ахматовой, В. Набокова, Г. Струве и др. Наиболее ценная часть ее литературного наследия – «Стихи о Петербурге»; в 1937 г. они обрели статус «стихов-эмигрантов» и посмертно, в извлечениях, публиковались з
Как часто жизнь загоняет нас в угол. Как часто мы испытываем страдания и терпим лишения которых вполне можно было бы избежать. И как редко мы находим в себе силы, чтобы противостоять превратностям судьбы и добиваться поставленной цели. Почему такое происходит и как, наконец, стать полноправным хозяином своей судьбы?..Ответ на этот вопрос и пытается дать автор. Помимо обширного теоретического материала, в книгу включено множество практических реко
Вот живешь себе, ни кого не трогаешь: воруешь и ищешь себе место под солнцем. Именно так Кэрролайн и привыкла жить. Однако один провал вынудил ее пойти на спорное дело: обокрасть таинственных путников с сундуками. И кто же знал, что слух про них окажется правдой – они те, кто обладают Вещами Творца. Попав в ловушку и впервые столкнувшись с магическими силами, Кэрролайн отправляется в неизвестное пугающее путешествие. И какую цену она должна запла