Голоса внутри. Семейная хроника - страница 11

Теперь внимание: первая ночь. Не та, о чём ты подумала. Прямо наоборот. Богдан, 23 года, худенький, высокий, волосы густые, чёлочка набок – такая, знаешь, как у киношных красавцев. И форма милицейская. Ну хорош, не отнять.

Раздевается. Всё аккуратненько складывает на кресло. Ложится. В трусиках. И в белой майке. Майка, мать её, заправлена в трусы! Вот в таком виде он спал. Ровно месяц. МЕСЯЦ. Без интима. Просто – мальчик в трусиках. А я лежу рядом и думаю: «Вот это поворот».

Но – терпеливо. Потому что не всё сразу. Потому что характер у меня такой: сначала наблюдаю. А если смешно – смеюсь внутри. В лицо не ржу. Почти.

И вот, на этом фоне возникает вопрос: а при чём тут Валера?

А Валера – это как раз тот парень, с которым у меня был чисто телесный роман между Арсеном и Богданом. Он приезжал из Северодонецка. Качок. Плечо у него – как скала, бицепс сорок сантиметров – без шуток. И да, у нас была абсолютно прозрачная договорённость: только секс, никаких «а куда мы идём как пара» и не надо «знакомиться с родителями». Приятный человек, с ним можно было и в кафе сходить, и поговорить. Не стыдно.

Но когда появился Богдан – с его майкой в трусах – Валера автоматически исчез. Потому что договор был честный, без соплей и претензий.

Вот и вся история. А теперь скажи: это тебе не Валера.

Так что – да. Это был не Валера.

И чтобы было ясно – я не смеюсь над Богданом. В ту первую ночь, когда он аккуратно сложил одежду, надел белые трусы и майку, заправленную внутрь, – это запомнилось мне не как смешной момент, а как знак. Он нуждался в порядке. В контроле. В чётких границах. Может быть, это был его способ показать уважение, быть «правильным». Но даже тогда, молча лёжа рядом, я уже чувствовала, насколько мы чужие.

Мы прожили шестнадцать лет под одной крышей, но так и не встретились по-настоящему. Мы спорили больше, чем разговаривали. Мы не слышали друг друга, даже когда говорили вслух. Он ждал тишины, которой я не могла быть. А мне нужна была близость, которую он не знал, как дать. И со временем эта невидимая дистанция стала тяжелее любых ссор.

Я помню, как в ту первую ночь лежала и смотрела в потолок, думая: «Неужели это теперь моя жизнь?» Оказалось – да. На какое-то время.

Но даже самые тихие ответы приходят.

Главное – быть готовой их услышать.

Когда я думаю о детстве, у меня в голове не картинки с утренниками и качелями. Самые яркие моменты моего детства – это когда меня воспитывали. Тогда это так называлось. Сейчас можно называть вещи своими именами, но тогда – ремень с тяжёлой бляхой, шланг от самогонного аппарата, который висел в ванной на змеевике – это всё было частью «воспитательного процесса». Я ненавидела этот шланг всей душой. Он был как символ – страха, беспомощности и того, что у нас дома было что-то «не то». Я с детства знала, что самогон – это нелегально. Родители закрывали двери, не разрешали никому входить и отвечать на звонки. Значит, боялись. А если взрослые боятся – ребёнок чувствует это кожей.

Кстати, почему самогон варили дома? Потому что в магазине – очередь, качество непредсказуемое, а так – своё, родное, с пузырьками. Контроль, конечно, был. Но если у тебя на кухне кастрюля, змеевик и балкон для охлаждения – ты уже почти промышленник. Правда, подпольный. Это как домашний стартап, только со спиртом.