Голоса внутри. Семейная хроника - страница 7

Они были одновременно весёлыми и напряжёнными. Детская память оставила ощущение, что взрослая жизнь – это шум, алкоголь, неразбериха, где в любой момент может стать страшно.

Из всех взрослых, с кем я чувствовала спокойствие, только Ксения Ивановна была рядом как настоящий оплот. Она не была мне родной бабушкой – она была сестрой моего деда, но именно с ней появилось первое ощущение уюта. Она и стала для меня «бабушкой» – по сути, а не по крови.

Корни и ощущение разрыва… Отсутствие большой стабильной семьи рядом могло сформировать у меня внутреннюю установку: полагаться на себя безопаснее, чем на других. Это не было осознанным выбором – просто в моей реальности никто не нёс меня на руках. Алкоголь, крики, противоречия, которые я наблюдала у взрослых, рано показали: близость – это не всегда про тепло. Иногда она может быть опасной. Наверное, поэтому мне трудно было впускать людей глубоко в сердце.

И на этом фоне бабушка Ксения стала тихой гаванью. С ней не надо было бояться. С ней просто было спокойно. Возможно, именно это потом легло в основу моего стремления создавать уют и тепло вокруг себя – как способ восстановить то, чего не хватило в детстве. Бабушка Ксения – остров уюта.

Ксения Ивановна была вдовой. Её муж, брат моей бабушки Надежды Ивановны, маминой матери, погиб на войне в 1941—1945-х годах. Это была Великая Отечественная война – страшный, всенародный бой за выживание, в котором гибли не только солдаты, но и мирные жители. После Победы страна лежала в руинах, и тысячи женщин, как и Ксения, остались вдовами с детьми, без поддержки и опоры. Им приходилось выживать в тишине послевоенных потерь, на обломках прошлого.

После его гибели Ксения одна растила двух сыновей: старшего Сашу и младшего Толика. Оба были всего на несколько лет старше моей мамы и стали ей как братья. Когда Шуру после пожара отправили жить к Ксении в Лисичанск, эта семья стала для неё новой, а позже – частью и моей жизни.

У Саши были дети – Сергей и Вита, мои троюродные брат и сестра. С Витой мы часто оставались ночевать у бабушки. Почти каждую неделю. Я обожала это время.

Мы спали вдвоём на широкой кровати под тяжёлой мягкой периной и подушками. Бабушка пекла пирожки в духовке – с капустой, с картошкой, с вареньем. Дом наполнялся запахами, и всё было по-женски тёплым: порядок, еда, спокойствие и ощущение, что тебя здесь ждут.

Это был мой первый опыт настоящей, стабильной, нестрашной любви. Пусть Ксения Ивановна не была мне родной бабушкой – но она стала настоящей. С ней рядом можно было расслабиться, не ждать крика, не ждать упрёка. Это было редкостью в моём детстве, и потому так запомнилось.

Именно у неё, возможно, я впервые почувствовала, что такое уют. Не просто чистый дом, а атмосфера – тишина, забота, структура. То, что я потом интуитивно пыталась воссоздавать уже во взрослой жизни.

С самого детства я знала: у нас в семье был достаток. Не роскошь, но стабильность. В условиях советского дефицита это было очень многое.

Мама работала продавцом в продуктовом магазине. Это означало доступ к «спецтоварам» – к тому, чего в обычных магазинах почти не было. Тогда люди жили на одну зарплату, деньги были, но нечего было купить. Все разговоры на кухне крутились вокруг «где достать». Очереди, полупустые полки, «бросили колбасу» – и беги. Товар был – событие.

Но у нас в доме всегда была еда. Были вещи. Иногда даже редкие. Мама умела «доставать». Благодаря этому я не росла с чувством бедности. Внутренне у меня скорее было ощущение гордости – мы «держим уровень». Несмотря на эмоциональные трудности и напряжённую обстановку, в доме был порядок и запас. Это давало чувство безопасности.