– Что ты? – захохотала Света на нахохлившегося брата.
– А вас как? – улыбаясь, спросила Люда Егора Дмитриевича. – Миш, я мангал не трогала. Проверь пойди.
– Фу ты, блин! – выругался он и побежал к шашлыку. – Подгорел малость! – крикнул он, снимая шампуры с подставки. – Свет, тащи поднос!
Света побежала в дом, братик пошёл за ней.
– Ничего? Поедим? – обратился Миша к гостям.
– Уголь полезно поесть, – добро улыбнулся старик.
– Так как вас звать? – Люда вновь обратилась к Гомозину.
– Егор Дмитриевич, – опомнившись, представился он и нахмурил брови.
– Родня моя, – вставил Николай Иванович.
Света выбежала из дома, держа поднос в руке, а братик хвостом вился за ней. Миша разложил лаваш на подносе и уложил на него шашлык.
– Пойдёмте! – крикнул он.
В беседке, сплошь оплетённой диким виноградом, уже было накрыто. Стол был небогатый, но выглядел вкусно. Две тарелки свежих овощей с зеленью, корзинка хлеба, квашеная капуста, аджика, бутылка водки, сок и шашлык, конечно.
– Садитесь, наверное, у стены, – устраивал гостей хозяин. – Я тут бегать буду.
– Да вы не суетитесь, – сдержанно улыбнулся Николай Иванович, присаживаясь подле Гомозина.
– Как же? – развела руками Люда. – Новые лица ведь. Будет носиться как угорелый.
– Это пока не выпью, – поправил её муж.
– Тогда в два раза быстрее будет. – Мальчик тихо засмеялся на слова матери.
– Всё же лучше не стоит, – стоял на своём старик.
– Да это юмор такой. Буду сидеть как приклеенный, – успокоил его Миша. – Вы как, по рюмочке? – поднял он пузырь водки и посмотрел на гостей. Николай Иванович, как довольный кот, кивнул; Гомозин поддержал. – Это дело, – обрадовался Миша и налил три рюмки.
– Мне тогда уж тоже давай, – как бы через силу попросила его жена.
– Правду говорите, Егор, – Миша обратился к Гомозину. – Сегодня какой-то праздник.
– Надо говорить «Егор Дмитриевич», – потешно поправила мужа Люда.
– А, о, прошу прощения, Егор Дмитриевич, – заулыбался Миша и, налив жене рюмку, устроился на табуретке.
– Да это я, видно, ударился крепко, – засмущался Гомозин, почёсывая голову. – Егор я, Егором можно.
– А как хотите, так и будем. Чего сидишь, Светка? Наливай сок, – Миша обратился к дочери.
– А вы, Николай Иванович, не рассказывали, что у вас сын есть, – говорила она, разливая сок по стаканам.
– У меня и дочь имеется, – отозвался он.
– Ну, мы, строго говоря, не родные, – занудничал Егор Дмитриевич.
– Про дочь рассказывали.
– Егор – Лидии моей сын. Приехал вот проведать.
– Вот как, – сказал Миша. – А вы и припахали.
Гомозин на этих словах съёжился. Ему казалось, что это было невежливо по отношению к Николаю Ивановичу, и был уверен, что сам старик это чувствует. Но тот рассмеялся в ответ:
– А то как? Не всё же старикам спины гнуть.
– А откуда же будете? – спросила Гомозина Люда.
– Из столицы.
Гомозин отвечал на вопросы неохотно, бегло и небрежно, и по виду его можно было подумать, будто кто-то отвлекает его от важного дела. Он же внимательно смотрел на мать с дочерью и сравнивал их. Лица их были очень похожие, однако мать была сильно крупнее дочери, и кожа у неё была тёмная, будто в саже. Света же казалась миниатюрной. Она, как-то сжавшись, бегала диковатым взглядом по новым лицам, слегка втянув голову в плечи. Света была такой крошечной, что, казалось, три таких можно усадить на одну табуретку. Но по её повадкам и виду нельзя было определить, сколько ей лет. Движения её были то по-взрослому уверенными, выверенными, то казались неряшливо-детскими. Лет двадцать, решил Егор Дмитриевич.
