Два дня тянулось предвкушение. Дела чередовались с играми.
В воскресенье после обеда Инка уболтала Таню сходить к Ленке, что жила за логом. «Когда вернемся, мама уже будет дома!» – подумала Таня, и они отправились. Алка увязалась следом. Девчонки думали посмотреть кроликов.
Ленка сидела на пороге бани и, кое-как пристроив зеркало на колени, наводила кудри. В приоткрытую дверь тянулся провод от плойки4. О кроликах никто и не вспомнил. Непредсказуемость эксперимента завораживала. Время растворилось в поисках Ленкиного образа. И не было ничего увлекательней! Между тем солнышко скрылось, из лога потянуло сыростью. Девчонки заторопились назад. Алка начала ныть.
– Прекрати, а то тушь потечет, – отрезала Инка, и Алка мигом заткнулась.
Помахав девчонкам на повороте, Таня припустила в сторону дома.
Бабушка возилась в кухне.
– И где тебя носит!
– А мама?
– Не приехала, – бабушка загремела кастрюлями.
Таня остановилась и отвернулась. Бабушка взглянула на нее, неслышно вздохнула.
– Ну, завтра приедет. Делов-то.
Завтра. Правда? Да. Завтра. Таня вышла на улицу. Таз, мыло, полотенце. Холодная вода, чистые ноги. Все прибрать.
Когда все было хорошо, она беззаботно скользила по жизни. Как на велосипеде: пока едешь – порядок. Остановишься – упадешь.
Множество вещей почти не трогали Таню: еда, одежда, школьные оценки. Заставить ее жизнь сбиться могло очень немногое. Эта зыбкая область лежала вокруг матери, чей взгляд, слово, поступок обладали магической и неодолимой силой. По сравнению с этим рухнуть с велосипеда даже на полном ходу было не страшно: дальше земли, как известно, не упадешь. А здесь Таня проваливалась глубже и глубже в бездны беспокойства, безнадежности, тоски, отчаяния. Испытав все это однажды, ее чуткая и жизнелюбивая душа стала немедленно искать выхода. Не думать, отвлекаться. Чем-нибудь заняться. Иногда это помогало.
Но как защитить себя наперед? Быть хорошей. Делать все правильно. Не допускать промахов. Быть начеку.
Таня свернулась под одеялом. «С мамой ничего не случилось. Она приедет завтра. Все будет хорошо».
Прошел понедельник, Вера не возвращалась. Любовь забеспокоилась. Позвонить дочери? Там, куда она уехала, телефона не было… Люба мучительно раздумывала: не съездить ли? Но виду не подавала: случись что, уж дали бы знать… Однако видеть, как мучается внучка, не было сил. Что тут скажешь? И она молчала.
Наступил вторник, вечером они должны идти на спектакль… И вновь поутру светило солнце. Таня вышла на крылечко. Бабушка стояла в тени яблони, ее калоши блестели росой, в руках розовела редиска, тонкие стрелки лука были подернуты поволокой.
– Где же мама?
– Задержалась. Ну мало ли? Одевайся, завтракать будем.
– Что же мне делать?
– Что делать? Делов вагон. Рви траву.
Чего-то поев, Таня подошла к грядкам. Лук, чеснок, морковь. Тонкие стебельки, забитые сорной травой. Сходила, набрала воды в лейку, полила грядки и присела на корточки. Из влажной земли сорняки вырывались легче. Распластанные стебельки мокрицы, податливая лебеда, пахучая ромашка, жесткий вьюнок летят в борозду. Один, другой, третий ряд… Из грязного – чистое. Из хаоса – порядок. Солнце припекало. Ноги затекли. Таня поднялась, собрала вырванную траву. Освобожденные обитатели грядок благодарно зеленели цивилизованными рядами.
Утро прошло.
После обеда бабушка засобиралась к приятельнице. Вопросительно посмотрела на Таню. Вообще-то та любила ходить с бабушкой в гости.
