Утомившись, оперлась локтем на стол, задев пионы в вазе. Бутон осыпался на рисунок. Цветы она не рисовала.
Бросив на столе все как было, Таня вышла на веранду. Заглянула в кастрюльку, накрытую газетой. Крахмал, на который она терла картошку. Бабушка залила ее водой, оставила, процедила, отжала. Постепенно мутная взвесь осела белой гущей под прозрачной водой. Таня окунула палец и провела по этой гуще. Та скрипнула.
Когда она терла эту картошку? Зачем это все?
Над столом тикают часы. Стрелки описывают круги. Мысли движутся по кругу. Время длит боль. Бабушка не возвращается. Одиночество невыносимо. Не ждать. Уйти. Куда-нибудь. К кому-нибудь. Кто поймет. Хоть кто-нибудь!
Инка? Уже вернулись, наверное, из кино…
Где ключ? Просто пройтись. Какая же я идиотка, вечно делаю из мухи слона.
На улице – никого. Повернула и привычно пошла под горку. В Инкином дворе – никого. Хотя они должны бы уже вернуться…
Таня зашла в ограду, обогнула угол дома. Под скамейкой валялась Алкина кукла. Из будки неловко вылез щенок и тяжелым галопом бросился к Тане. Она присела приласкать его. Он колотил по земле хвостом и лизал руки. Из двери мастерской показался Инкин отец.
Таня посмотрела на него снизу вверх.
– Не пришли еще… Ты подожди, если хочешь.
Таня кивнула и поднялась. Щенок, получив свою порцию любви, сунулся было к хозяину, но быстро понял, что тому не до него, и убрался восвояси.
Таня смотрела сквозь дверной проем в мастерскую. Павел отступил внутрь, и она шагнула следом. Огляделась. Уловила едкие запахи, показавшиеся приятными, увидела банки, кисти, какие-то инструменты, пыльные листы на столе, доски с резьбой однообразных орнаментов, чеканки большеглазых женщин, стоящих вполоборота. Таня недоуменно улыбнулась, вспомнив кипы репродукций из журнала «Огонек», которые собирала бабушка. Как он не видит… Это же… все избито, пошло… Ей даже стало как будто жаль Павла.
Обернулась, словно открыла себя. Павел замер, будто впервые увидев ее лицо, излучающее ясный тихий свет, светло-русые волосы, выбившиеся из косы… «Откуда этот свет? Если бы я только мог…» – подумал он, глядя на очертания губ, словно вырезанных из чего-то теплого, нежного. Мимолетное желание похитить этот облик и оставить у себя навеки неожиданно пришло ему на ум. Но как?
До сих пор он занимал себя копированием понравившихся образцов.
И вдруг он понял, что мог бы. Никогда раньше не приходилось ему испытывать этого счастья, куража и смутного подозрения собственного всемогущества. Он глядел на нее с восхищением и радостью первооткрывателя. Не успев додумать эту мысль до конца, Павел заметил лишь, что она движется прямо на него.
Увидев этот взгляд, Таня озадачилась. Взрослые не смотрели на нее так. Никогда. Это было приятно. Она нравится ему. И, не подумав, ни что этот взгляд значит, ни можно ли ему верить, она вся потянулась к нему, открыто и простодушно. Сделав два шага, остановилась и вдохнула запах. Пахло сигаретами и другим человеком. От клетчатой рубашки мужчины шло смутное тепло. И она прижалась к его груди головой.
До глубины души потрясенный этим доверчивым жестом, Павел не успел заметить, как его мысли и чувства вмиг качнулись в иную сторону. Словно против воли, он отодвинул косу и провел пальцем по ее шее.
Она удивилась и легко отстранилась, повернув к нему лицо. Не думая ни о чем, он быстро поцеловал ее в губы. Она замерла и прислушалась к ощущениям внутри… Но он смотрел на нее таким любящим взглядом. И она снова прижалась. Павел не отстранился, а наоборот, обнял крепче и склонил голову.
