Любовь умела дружить. С тех пор как гонка на выживание отпустила ее, обнаружилось множество интересных и приятных занятий: сад, заготовки, чтение. И дружба. В положенный срок ей вышла пенсия. Производственного стажа было немного, но для самой маленькой пенсии оказалось достаточно. И снова Любовь была благодарна и счастлива.
Друзья образовались из старой клиентуры. Не отдавая себе в том отчета, Любовь оказалась очень избирательна. «Своих» людей чувствовала нутром. Они находились не только в разных концах их разбросанного городка, но и за его пределами. И редко кто жил в квартирах. Подобно Любови, ее друзья обитали в своих домах, домиках и домишках, куда переселились из землянок и бараков. Это не только выпало на долю, но и явилось их собственным выбором. «Не одалживаться» – так, наверное, можно было бы назвать одну из главных жизненных установок этих людей, что, однако, никогда не служило предметом разговоров.
Таню интересовали бабушкины друзья. Но не сегодня.
– Как хочешь, – бабушка ушла.
Таня села на крылечко с книжкой. Но мысль не цеплялась за рассказ: она все прислушивалась, не хлопнет ли калитка. Вопреки воле, воображение рисовало самые ужасные картины, и большого труда стоило эти страхи унять. Она не шла на улицу, не желала развеяться. Это было как болезнь. Постелила старое одеяло на кровать под яблоней. Легла, почитала еще и заснула.
Саша закрывал гараж, когда мимо прошла Танина бабушка. Он не видел Таню вот уже четыре дня и теперь сидел во дворе, мучительно раздумывая, пойти или нет… Родители на работе, Ванька умотал куда-то с пацанами. На улице ни души. Саша вышел со двора и, дойдя до Таниной калитки, заглянул внутрь. Сквозь кусты цветника он увидел ее на кровати под деревом. Край одеяла закрывал ноги. Ветер шевелил прядь волос. Саша почувствовал неловкость, но, прежде чем отступить, окинул взглядом безмолвный дом и подумал: «Дверь-то она хотя бы заперла?» Вернулся, открыл гараж. Дела там находились всегда. Зашел потрепаться Ванькин одноклассник. Саша слушал его вполуха, перебирая инструменты в ящике…
Хлопнула калитка, Таня вскочила с кровати.
По тротуару деловито шагала Инка. Алка трусила следом. За калиткой маячила тощая фигура Макса.
– Танька, привет! Пошли в кино. Индия, две серии!
Макс переминался с ноги на ногу. Не улыбнуться было невозможно. Тащиться на индийское кино средь бела дня, да еще и с Алкой в придачу – на это был способен только он.
– Нет. Идите сами.
– Тогда пока. Приходи вечером! – Инка не расстроилась, хотя проспорила Максу. Он сразу сказал, что Танька не пойдет. Но та не оставляла попыток вовлечь подругу в этот кинематографический мейнстрим. Инка вообще была оптимисткой.
Таня улыбнулась им вслед. Крепенькая Инка, долговязый Макс и забегающая то с одной, то с другой стороны Алка… Ее друзьям нравилось индийское кино. Таня любила театр. Дружбе это ничуть не мешало.
Они скрылись за поворотом. Танина улыбка выцвела и потухла.
Где же мама? Что с ней? А вдруг она не вернется никогда? Никогда. Бабушка говорит: «Мать – взрослый человек». То есть может делать что хочет. Жить как хочет.
Только бы с ней ничего не случилось… Как же я буду жить без нее?
Она умрет от этих мыслей. Спастись, отвлечься. Срочно. Дорисовать. Самое поглощающее из занятий – рисование. Таня развернула неоконченный натюрморт. Убогие натурщики пылились на столе. Налила воды и развела плохонькие сухие краски. Бок глиняного горшка влажно закруглился. Три оттенка. Краска как глина. Побег из «здесь и сейчас» удался. Овощи неправильной формы, отбитый край миски, складки скатерти. В классе Таня была единственным человеком, кого злющей учительнице рисования удалось хоть чему-то научить…
