– Ешь, моя маленькая, ешь, вырастешь большая и пойдёшь в школу, как Саша.
Все эти муки продолжались до тех пор, пока меня не стошнило.
Мои мучители не на шутку испугались, быстро меня развернули, вытерли какой- то тряпкой, и стали уговаривать, не жаловаться на них взрослым. Я и не собиралась этого делать, поскольку не знала как, да и кому.
Не знаю, сколько времени мы провели в Керменщине, но ничего интересного в доме более не происходило.
Затем опять последовало яркое и незабываемое событие, от которого я снова испытала всеобъемлющий страх. Случилось это в день нашего отъезда, на железнодорожном вокзале, когда мне вдруг пришлось созерцать грохочущий огромный чёрный паровоз, из трубы которого валили клубы гари. Это чудовище постоянно издавало фыркающие звуки, и из-под его колёс постоянно вырывались шипящие клубы пара. За ним тянулись, гремя огромными колёсами вагоны, в одном из которых мне предстояло отбыть в конечный пункт моего проживания с новыми родителями.
Все были заняты погрузкой многочисленной поклажи, а меня поручили Саше. Он сначала держал меня за руку, сидя со мной на скамейке, а потом, наказав мне не двигаться с места, побежал в здание вокзала за мороженым. Я буквально вжалась в скамейку, на которой я сидела, при появлении этого монстра. От неё до паровоза было так близко, что она вся сотрясалась в такт его грохота. И ни кому и в голову не пришло, что маленькой девочке может быть очень страшно находиться вблизи такого чудовища. Никто не сел со мной рядом, не ободрил, чтобы мне не было так страшно. Меня потом ещё долго после этого обуревали приступы страха при каждом приближении грохочущего и фыркающего паровоза. Именно тогда на вокзале в Миргороде, впервые чувство тоски и глубокого одиночества посетило меня. Все были настолько увлечены разговорами и суетой с вещами, что обо мне совсем забыли. Я находилась в каком-то липком оцепенении, из которого меня буквально вырвал громкий голос моей рассерженной мамы:
– Ну, посмотрите на неё, сидит себе и молчит, а я с ног сбилась её разыскивая!
Не знаю, что для меня было большим злом, шум паровоза или её истеричный крик.
Я интуитивно вся сжалась, и казалось, перестала дышать.
В это время подошёл мой папа и разрядил накаляющуюся обстановку:
– Галочка, ну что ты на неё кричишь, она-то в чём виновата? Это я её сюда посадил и поручил приглядывать Саше. Где я её оставил, там она и сидит, а вот Саша куда-то убежал.
– Нашёл, кому ребёнка доверить! Я тут бегаю, волнуюсь, а ты мочишь!
– Галочка, но ведь ты меня не спрашивала о том, где Полина находится.
– А сам ты не додумался мне сказать, где она сидит, да?
– Галочка, ну не кричи ты так, ведь люди смотрят.
– Да какое мне дело до людей, у меня ребёнок пропал!
– Ну почему же пропал, ведь она вовсе ни куда не пропадала.
– Это она по-твоему не пропадала, ты же знал, где она находится, а по-моему пропала, и это ты виноват, что я так нервничаю, прямо вся изошлась!
Они бы, наверное, ещё долго спорили, но их спор прервал оглушительный свист, который издал паровоз. Они как по команде замолчали и даже замерли на какое то время. Потом мама вдруг закричала истошным голосом:
– Володя, скорей! Мы отстанем от поезда!
Папа подхватил меня на руки и побежал к вагону. В это время мама, гремя каблуками, бежала за нами. За мамой бежали все родственники и что-то кричали нам вслед. Когда мы вошли в вагон, папа остановился со мной у окна и стал махать рукой провожающим. К нам присоединилась мама, она плакала и тут же вытирала слёзы платочком. Паровоз, издавая страшный лязг, судорожно тронулся. Все провожающие побежали вслед за вагоном, судорожно размахивая руками и что-то крича. Тёти плакали и махали платочками вслед удаляющемуся вагону…
