<…>
Но в отсутствие коммунистов он об их вождях, за одним единственным исключением, отзывался самым ужасающим образом – только разве что не употреблял непечатных слов (он их не любил). Особенно он поносил Зиновьева и зиновьевцев (разумеется, ошибочно приписывать это антисемитизму: по этой части Горький был совершенно безупречен всю жизнь). Исключением был тот же Ленин [АЛДАНОВ].
Другой хорошо осведомленный свидетель времени – Николай Валентинов пишет в своих воспоминаниях:
Официальным издателем <большевицкой газеты «Новая жизнь»[10] была> М. Ф. Андреева, жена в то время М. Горького. В одном из примечаний к 10-му тому 4-го, «очищенного», издания сочинений Ленина, на странице 479-й, указывается, что газете «большую материальную помощь» оказал М. Горький. Из собственного кошелька Горький, кажется, ничего не вложил в газету. Он был только влиятельным посредником. Он привлек для поддержки газеты купца Савву Морозова и <его родственника Николая> Шмидта <…>[11]. Большевики оказались великими мастерами извлекать с помощью сочувствующих им литераторов, артистов, инженеров, адвокатов – деньги из буржуазных карманов <…>. Большим ходоком по этой части был член большевистского Центрального комитета инженер Л. Б. Красин, и еще более замечательным ловцом купеческих и банковских бабочек, летевших на большевистский огонь, был М. Горький, умевший вытягивать деньги и на «Новую жизнь», и на вооружение, и на всякие другие предприятия [ВАЛЕНТИНОВ. С.14–15].
Февральскую революцию Горький, воспринял с меньшим воодушевлением, чем большая часть русской интеллигенции, а Октябрьский переворот, совершенный большевиками во главе с его другом Лениным – однозначно негативно.
В статье «Нельзя молчать!», опубликованной 18(31) октября, он писал:
На улицу выползет неорганизованная толпа, плохо понимающая, чего она хочет, и, прикрываясь ею, авантюристы, воры, профессиональные убийцы начнут творить «историю русской революции.
Горький не был с «красными», поскольку не прошел перерегистрацию РСДРП(б), членом которой формально являлся с 1905 года, но и не перешел к «белым», как грозился сделать в одном из писем к Ленину тех лет.
В сущности М. Горькому почти одинаково чужды и белые, и красные (правда, он все-таки предпочитает быть расстрелянным «белыми») – и те, и другие враги гуманистических принципов, которые <он> в то время ставил превыше всего. Ему ближе всего некий третий путь, основанный на этих великих приципах. Однако в реальных условиях современной России, в условиях всеобщей анархии и разрухи М. Горький не видел другой реальной силы, способный навести хоть какой-то порядок в стране, кроме большевиков и их власти. Отсюда и утверждение М. Горького <…> «что, тем не менее, работать с советским правительством необходимо».
Позиция М. Горького этого времени очень близка к позиции социал-демократов – меньшевиков (кстати, легально действовавших в те годы в Советской России), которые точно также выступали на два фронта – и, и против красных, и против белых. Собственно, в какой-то мере такова было и позиция левых эсеров [ISAKOV S.G. Р. 155].
Как справедливо отмечал близко знавший и многим обязанный Горькому Виктор Шкловский, в общем и целом:
Революция была ему тяжела. Убытки революции приводили его в ужас [ШКЛОВСКИЙ].
Однако все ужасы, страхи, сомнения вкупе с полученной по наследству от революционных демократов критической «русофобией» растаяли у него в середине 1920-х годов в лучах восходящего солнца сталинизма. На их месте расцвела у Горького столь пафосная вера в будущность русского человека, что
