А ещё он, кажется, грубо обошёлся с Таврой. Зачем он требовал у неё поцелуя, если заранее знал, что ему этого от неё ни за что не добиться? Обидел девушку – и теперь мысли о том, что отныне она будет избегать его, не приносили ему ничего, кроме страданий.
Известие о женитьбе Стефана взволновало Тавру, хотя она старалась не показать ему этого. Однако он чувствовал её печаль, несмотря на то, что девушка, сталкиваясь с ним в доме и отвечая на его вопросы, сохраняла свой обычный учтиво-упрямый тон.
Стефан искал разгадку такого поведения девушки, которая выросла рядом с ним, в одном доме.
Может быть, в глубине души она считала себя членом его семьи и воспринимала его как человека по-родственному очень близкого, вроде старшего брата? И, узнав о его женитьбе на порочной женщине, она не одобряла его решение.
Нет, говорил себе Стефан, здесь нечто другое.
Разве он не замечал, как, поймав на себе его взгляд, Тавра вдруг делалась очень серьёзной, даже хмурилась? Разве она не смущалась и не выглядела растерянной, когда они, случалось, оставались наедине в одной комнате?
А кем была Тавра для него самого?
Откровенно говоря, она ему очень нравилась; в ней было что-то такое – а что, не поймёшь, – что властно приковывало к ней внимание, не позволяло смотреть на других женщин, думать о ком-нибудь ещё. Будто какая-то магия исходила от неё – и дело было не только в её красоте. Да, она была красива жгучей степной красотой, а ещё благородна и горда. Гордость, вероятно, была у неё в крови – её не смогли вытравить даже годы рабства. Пусть Динамия и возвысила её в их доме до положения знатной девушки, но статус невольницы остался у Тавры как пожизненное личное клеймо господина...
Стефан остановился на минуту, прижатый к стене толпой прохожих. Ему показалось, что он увидел среди них лицо Тавры. Но нет, он, конечно же, ошибся. Тавра сейчас дома. При мысли о том, что он скоро увидит её, Стефан ускорил шаг.
Войдя в дом, он остановился, прислушался. Вот она делает что-то там, в своей комнате. Может быть, переодевается? Стефан подошёл к стене, отделявшей его от Тавры, и замер, пристально глядя в одну точку, хотя прекрасно знал, что не увидит внутренность комнаты. Но он хотел, он так хотел увидеть сквозь доски её стройное смуглое тело под шуршащим платьем, залитое дрожащим солнечным светом! Он подумал даже, как приятно, должно быть, запустить пальцы ей в волосы, густые, блестящие, цвета воронова крыла... а потом притянуть её к себе, ощутить жар её губ, её тела...
Это призрачное видение, рождённое его фантазией, заставило сильнее забиться его сердце.
Мгновение приятного возбуждения сменилось внезапным острым осознанием того, что ему не суждено овладеть этой девушкой. Стефан уже знал, что никогда не возьмёт её силой, против её воли; он никогда не причинит ей боли, не оскорбит, не унизит её...
- Твой молодой господин дома? – Голос Дамаста, который обращался к привратнику, отвлёк Стефана от размышлений.
Он поспешил навстречу другу, хотя появление сына Фотия Датиана не вызвало у него радости.
С тех пор, как стали известны намерения Фотия Датиана, как молва подхватила пущенные им слухи и разнесла их по всему городу, сам Фотий или кто-либо другой из его семьи перестали быть желанными гостями в доме стратига. Две семьи, некогда дружные между собой, стали враждовать, оказавшись по разные стороны в борьбе за власть.
