Город, что стоит на окраине континента - страница 41

Ампер первый начал бить в ладоши, и остальные тут же начали за ним повторять. Зал залился аплодисментами, люди переглядывались и пожимали друг другу руки. Такое единение перед началом оперы заставило людей окончательно отринуть все сомнения и проникнуться пусть и странной, но манящей фигурой на сцене. Зрители были похожи на горящие свечи, с которых так и норовит упасть капля воска.

Голос Ампера имел внушительный диапазон, что позволяло ему с легкостью играть на эмоциях слушателей резкими переменами в тембре. Этот талант он обнаружил в себе не сразу. Он, само собой, понимал, возможности своего голоса, но долгое время никак не мог найти им должного применения. Произошло это на одном из прошлых выступлений. В самом разгаре выступления он – уж неизвестно, по каким причинам это могло произойти – случайным образом взял ноту на две октавы ниже положенного. Человек он стойкий, а потому не подал никакого виду, разве что едва заметно улыбнулся. Все бы ничего, но в тот момент Ампер заметил, что у нескольких женщин начали течь слезы, а мужчины состроили слишком уж жалобные лица. Остаток выступления он провел, тренируя и повторяя этот прием. В тот день он впервые в своей жизни узнал, что такое искренность зрителя.

С первых нот, взятых Ампером сегодня, волна чувств прокатилась по стенам. На лицах людей попеременно возникали торжественность, сожаления, интерес и переживания. Сам певец уже давно вышел за пределы зала и пел для чего-то за его пределами. Ближе к концу выступления зрители поотрывали свои спины от стульев и ожидали кульминации. Не столько самой кульминации, сколько того катарсиса, что их неминуемо настигнет. Самому человеку угодно, чтобы в театральных стенах разыгрывалась маленькая жизнь. Страдания, счастье, подъемы и падения – все это тем веселее, чем размашистее. Все это тем веселее, чем больше накал. Тем веселее, чем менее затянуто. На большом мольберте краски быстро тускнеют, а цвета смешиваются в один.

Конец ознаменовался искусственной дрожью в голосе, а после тишиной. Слушатели вскакивали со своих мест и восторженно кричали, пока Ампер отвешивал поклоны. На выходе они сбивались в небольшие группы и заводили один и тот же разговор.

– Как вам понравилось сегодняшнее выступление?

– Вы знаете, невероятно! Клянусь, это было лучшее, что я слышала в своей жизни.

– А сам Ампер, каков красавец! Не зря носит своей прозвище.

– Знаете, а я вот о чем подумываю, не прикупить ли мне такой костюм?

Группа людей тут же залилась смехом.

– А тебе он на кой сдался? Ты то и петь не умеешь.

– Смейся сколько угодно, но разве это не отличная идея. Мне уже осточертела эта черная масса. Быть может, я никогда не спою, как споет он, но жить так же мне никто не запретит. Сиять для себя и остальных, разве это не замечательно?

Этого человека осмеяли, но совету его вдруг решил последовать каждый третий житель полиса. Черные фраки действительно стали сменяться на белые шелковые костюмы, состоявшие порой из пиджака и рубашки, а порой из фрака, рубашки и жилета – разница несущественна. Таких людей постепенно становилось все больше, они заполняли кабаки, трапезные, публичные дома и самые освещенные в городе переулки. Сидели в своих нарядах и всегда неприлично громко разговаривали, а их речи пестрили идеями о свободе, дружбе, равенстве и мире. Некоторые даже пытались в таком видел заявляться на работу. Горожане окрестили это явление «амперовщиной». Впрочем, сам Ампер никогда к такому не призывал и дурных идей со сцены не высказывал. Тем не мене, к любителю подраться, поскандалить и задрать нос они намертво приклеились. Теперь в каждом магазине одежда появилось гордое «Здесь продается белый шелк» или «Костюм Александра Ампера за полцены». Амперовщина приобретала небывалый размах.