«Я не всегда останавливался», – уныло думает Мэнни.
Бел издает какой-то звук, не то сглатывая, не то прокашливаясь.
– Так ты все-таки вспомнил, кто ты такой?
Когда Мэнни переводит взгляд на соседа, тот улыбается. Улыбка печальная и не касается его глаз.
– Я хочу сказать, ты снова стал похож на парня, с которым я разговаривал раньше. Резковатого такого.
Мэнни взвешивает в уме несколько ответов, затем говорит:
– Нет, не вспомнил.
– Не очень-то ты в этом уверен, приятель.
Он не уверен, но и говорить об этом не хочет. Чтобы отвлечься, Мэнни смотрит на чернокожую женщину и пытается угадать:
– Куинс? – Она смотрит на него с таким отвращением, что он тут же исправляется: – Бруклин.
Она смягчается.
– Да. Зовут меня, кстати, так же. Бруклин Томасон. Адвокат, хотя и больше не практикующий. Ушла в политику.
Ее на самом деле зовут Бруклин. И она помнит, кто она такая. Получается, что бы с ними ни произошло и что бы ни превратило их в то, чем они стали, Мэнни не должен был потерять память.
– Как ты узнала, – не сдержавшись, спрашивает он, – где меня искать? Как узнала, что нужно включить музыку? Почему я всего этого не знаю?
Она смотрит на него холодно, хотя от ходьбы вверх по склону у нее на лбу проступил пот. Мэнни вдруг понимает, что они заложили крюк по парку. Он с трудом ориентируется среди деревьев, но подозревает, что они движутся на юг и должны выйти из парка где-то неподалеку от… Дикман-стрит? Он помнит, что видел это место на карте в своем телефоне.
– Ты ведь не отсюда, да? – спрашивает она.
– Ну да. – Он смотрит на нее, желая понять, откуда она узнала и это. Ребята у вокзала, сдававшие в аренду велосипеды, приняли его за местного.
Она видит, что он в растерянности, и вздыхает. Ему мельком кажется, что ей не нравится разговаривать с ним, хотя он и не понимает почему. Может быть, дело в личной неприязни, или же она просто в целом не выносит мужчин, которые поднимают руку на женщин.
– Я не знаю, откуда все узнала. Просто чувствую, что нужно делать. Весь день так и провела, делая и думая полную бессмыслицу лишь потому, что она кажется мне правильной.
Мэнни медленно выдыхает, чтобы успокоиться.
– Да. У меня так же.
Бел уже успокоился, и его провинциальный акцент снова превратился в типичный британский.
– Как же я рад, что понятия не имею, о чем вы говорите. Звучит очень, эм-м, чревато.
Бруклин усмехается, но затем снова сосредотачивает все внимание на Мэнни.
– Я с самого детства… слышала… всякое, – признается она. – Шепот, чувства, образы. И ощущала тоже – подергивания, вздохи, прикосновения. Все началось так давно, что я уже даже не задумываюсь об этом. Было время, я отвечала. Никогда никому не рассказывала, что мои песни были серенадами городу, ведь не каждому нужно все знать.
Выражение ее лица становится каменным, и тогда Мэнни понимает, что ей не нравится вовсе не он – ей не нравится рассказывать о чем-то столь личном. Он кивает в ответ, пытаясь дать понять, что не станет использовать это против нее, но она лишь качает головой, все равно злясь, что ей пришлось открыться. Внезапно ее хмурое лицо снова кажется Мэнни знакомым. Он останавливается как вкопанный. Бруклин проходит еще шаг или два, затем с явной неохотой оборачивается. Вид у нее такой, словно она затаила дыхание и к чему-то готовится. Мэнни понимает, что не ошибся.
– Ничего себе, – говорит он. – Ты же Эм-Си Свободная.
