Тут же вспугнутой птицей по полису полетит молва: лидер Народной партии – никакой не Олимпиец, но самолюбивый тиран и фанатичный поборник чистоты морали. Демос этого ему не простит, а значит, с политической деятельностью придется расстаться.
Перикл с друзьями только что вернулись из театра Диониса, где состоялись состязания хоров в исполнении гимнов Аполлону Таргелию. Одним из победителей стал хор мальчиков из дема[14] Холарга, родовой вотчины Первого стратега.
Перикл лично вручил хормейстеру лавровый венок и пожертвовал в казну дема тысячу драхм. Потом уже в почетной ложе устроил попойку, так что в особняк компания ввалилась навеселе.
Угощение на этот раз оказалось не то чтобы изысканным, однако вполне праздничным. Домашние рабы, ойкеты, не ударили в грязь лицом. Сначала повар с бритой головой вынес в андрон[15] лутерий, полный свежевыловленной барабульки, чтобы гости могли полюбоваться, как она на глазах меняет свой цвет с серебристого на красно-оранжевый. Обнес каждое ложе-клинэ, не пропустил никого.
Затем два чернокожих ливийца притащили из кухни большой котел с ритуальной кашей таргелос из злаков на козьем молоке. К блюду предлагались ломти свежеиспеченного хлеба из первого помола озимой пшеницы.
Обжаренную в муке барабульку подали с тушеным диким амарантом, жареными дольками баклажанов и ломтями овечьего сыра. Оливковое масло аппетитно растекалось по золотой корочке, а листья тимьяна добавляли к рыбному запаху аромат свежести. Любители подкислить еду подливали на свою тарелку уксуса из стеклянного финикийского арибалла.
Для тех, кто все еще не наелся, повар выставил сковородку жаренных с луком бараньих ребрышек. В андроне сразу повеяло специями – розмарином, кориандром, тмином, зирой, чабрецом…
Наконец, когда гости насытились и вымыли руки, слуги внесли пустой кратер[16], амфору с белым эпирским вином, а также полную колодезной воды ольпу. Сильно смешивать не стали, все равно в театре пили по-скифски, неразбавленное, чего уж теперь-то.
На десерт хозяин предложил фрукты, сдобную выпечку, пирожки с клубничным вареньем, а также горячие баранки, которые можно было обмакивать в сладкий соус из сильфия[17] или жидкий мед.
Расслабленные участники пирушки приготовились встречать чтеца-рапсода, может быть, даже сочинителя-аэда с кифарой, акробатов, а то и флейтисток. Однако, вопреки ожиданиям, Перикл предложил обсудить текущие дела.
Компания переместилась в перистиль – световой двор, где расселась на мраморных скамьях под яблонями. Заботливо окопанные деревья были на высоту локтя обмазаны глиной. Крупные зрелые плоды источали медвяной аромат.
Каждый из гостей захватил свой кубок для вина – канфар, а немой чернокожий раб снова намешал вина в кратере. На этот раз добавив в него кроме воды меда и растертого до кашицы изюма для сладости.
За несколько предыдущих вечеров в доме Первого стратега Геродот успел подробно рассказать о своем путешествии в Египет. Разумеется, умолчав о некоторых событиях личного характера.
Тем не менее все взоры обратились на него. Ничего удивительного – галикарнасец был единственным из друзей Перикла, кто большую часть жизни проводил за пределами Афин. Поэтому и слушали его чаще, чем других.
– Да какие у меня дела… – пожал он плечами. – Пишу…
Потом осторожно заметил:
– Хорошо бы дальше ехать.
Собеседники встретили это заявление одобрительными усмешками и восхищенными замечаниями: «Во дает!.. Одиссей, да и только… Неугомонный…»
