– Сделаем! – уверенно ответил мореход…
Стоя на палубе проплывающей мимо Аки кумбы, Шамаим внимательно вглядывался в акваторию гавани. Казалось, даже раскрашенный карлик-патек на форштевне ищет деревянными глазами афинский лемб. Однако хорошему обзору мешали выстроившиеся в ряд финикийские боевые корабли.
Он ведь хотел пристать для проверки причалов, но Абад в обычной для себя ворчливой манере заявил, что в порт не сунется. Вон у прохода между пентеконтерами жмутся купцы, пытаясь проскочить к пристани. Ты ведь сказал – в Губл, значит, в Губл! Не хватало еще в этой толкотне поломать чужое весло, хлопот потом не оберешься…
Шамаим нехотя согласился. Ему оставалось только проводить удалявшийся берег напряженным взглядом.
«Все в порядке, – успокаивал он себя. – С чего бы это афинянину менять порт назначения… Фортегесий что ищет? Папирус. А значит, здесь ему делать нечего… Зато прямая дорога в Губл»…
От Аки побережье считалось уже финикийским. Геродот знал, что эту многострадальную землю египтяне более тысячи лет назад сначала обложили данью, а потом и подчинили своей власти.
Триста лет спустя по южным областям Финикии прокатилась волна филистимлян, в то время как с севера наседали хетты и амореи. Затем приморскую страну топтали сапоги ассирийцев, вавилонян и, наконец, в нее вторглись персы.
Пелусийская флотилия неторопливо пробиралась вдоль берега.
Когда корабль Харисия поравнялся с городом Экдиппа, галикарнасец наконец увидел знаменитые финикийские кипарисовые рощи. Огромные деревья тянулись вверх не меньше, чем на пятьдесят, а то и на все шестьдесят локтей.
С песчаных сопок приветливо махали разлапистыми ветвями пинии, дубы мощными корнями удерживали ненадежные кромки обрывов от обвала. По светлым скалам двурогого Белого мыса карабкались заросли можжевельника.
А вот кедров и пихт Геродот пока не заметил. Да и откуда этим горным деревьям взяться на пологом берегу Тирской равнины? Их царство находится дальше к северу и выше – на склонах Ливанского и Антиливанского хребтов.
К концу третьего дня плаванья показался Тир. Город рыбаков, моряков и купцов, словно шапка из опят на пне, накрыл два небольших каменистых острова, отделенных от берега проливом шириной около пяти стадиев.
На острове Геракла теснились верфи, сухие доки, башни для засолки рыбы, красильни, а вдоль берега протянулась рыбацкая деревня. Труженики моря: рыбаки, ныряльщики за морскими огурцами, сборщики мурексов, вязальщики сетей, а также корабелы, якорщики и плотники всех мастей ютились в лачугах, кое-как слепленных из кусков белых кораллов, крупных раковин и скальных обломков.
Над пригородными трущобами стелился чад от уличных очагов, стекловаренных печей, смолокурен и коптилен. Протоптанные дорожки сбегали сквозь кусты жимолости к самодельным причалам, завесам из сохнувших на распорках неводов, вонючим кучам распотрошенных мурексов и рыбьей требухи, вытащенным на камни плоскодонкам.
На острове Астарты высился окруженный мощными стенами акрополь Тира. По склонам холма под прикрытием стеновых башен взбирались изящные колоннады святилищ, стройные портики поместий, круглые в основании толосы и строгие пропилеи общественных зданий.
Храм Мелькарта Тирийского приковывал взгляд своей величавой строгостью. Святилища Баала Фасийского и Эшмуна Тирийского казались меньше размером, но при этом выделялись на фоне сложенных из серого доломита построек городского Тира почти снежной белизной.
