Но ритуальная казнь человека! Ребенка! Значит, это не просто жертвенник, а тофет – место, где сжигались убитые во славу бога люди, о котором он был наслышан.
Галикарнасец не мог этого принять. На такое чудовищное преступление были способны только персы. Еще внук сатрапа Фригии Артабаза рассказывал ему о том, как на переправе через реку Стримон[72] в Эдонийской области Фракии Ксеркс совершил человеческое жертвоприношение.
Узнав, что город, рядом с которым находился мост, называется Эннеагодой, то есть «Девять путей», он приказал живьем закопать девять мальчиков и девочек из числа горожан.
А чего стоит история с лидийцем Пифием, когда Ксеркс велел разрубить пополам его сына на глазах у отца. Просто за то, что Пифий попросил шахиншаха не забирать сына на войну в обмен на огромный выкуп. Половинки тела убитого палачи разложили по обеим сторонам дороги, по которой прошли колонны копейщиков.
Не случайно эллины всегда считали персов народом, далеким от понимания ценности человеческой жизни и уважения к личности. Ведь в Элладе даже раб имел свои права. Пусть даже эти права можно было пересчитать по пальцам, однако за их нарушение виновного ждала кара афинского суда присяжных.
Но финикияне… Правда, финикийская культура не смогла воспитать таких выдающихся лирических поэтов, как Солон, Анакреонт и Сапфо, видевших в человеке совершенное создание природы.
Или талантливых скульпторов Фидия, Мирона, Поликлета, которые в своем творчестве воспевали гармонию человеческого тела, равного по совершенству телам богов.
Не появилось в финикийской литературе и замечательных драматургов, таких как Эсхил, Софокл и Эврипид, раскрывающих духовный мир персонажей своих трагедий через противостояние добра и зла.
При этом Геродот был глубоко убежден в том, что убивать на потеху публике детей – это мерзость, дикость, непростительная жестокость. Если он допустит такое чудовищное преступление, то станет его соучастником. И никогда не сможет себя простить.
Что делать? Для принятия решения оставались считанные мгновения.
Геродот решительно шагнул вперед.
– Ты можешь его отменить?
Хаммон снова обернулся. В этот раз он посмотрел на галикарнасца, как на умалишенного. Даже не знал, что сказать. Геродот все понял по выражению его лица, поэтому не стал дожидаться ответа.
Его голос прозвучал твердо:
– Три таланта афинским серебром!
Возмущение на лице Хаммона сменилось удивлением, потом интересом. Он наклонился к уху стоявшего рядом Мелькарта, Верховного жреца в фиасе. Оба быстро переговорили на ханаанском языке. После этого предложение гостя обсудили все члены коллегии.
Прежде чем кивком головы подтвердить свое согласие, Верховный жрец бросил на галикарнасца беглый оценивающий взгляд.
– Когда будут деньги? – с требовательной интонацией спросил Хаммон.
– Я не обману! – горячо зашептал Геродот. – Ты мог убедиться в том, что я держу слово… Серебро хранится на корабле… Мне просто надо за ним сходить… Вернусь до окончания церемонии.
– Хорошо, – помедлив, согласился финикиянин.
И потребовал:
– Давай быстрей.
Галикарнасец торопливо отступил назад, выбрался из толпы, а затем бросился вниз по улице в сторону порта. Он не видел, как за его спиной Верховный жрец выступил вперед, чтобы объявить о замене человеческого жертвоприношения криоболием[73].
Свое решение глава фиаса объяснил собравшемуся народу тем, что Тиру не грозит вражеская осада или эпидемия Черной смерти, а значит, нет необходимости задабривать Мелькарта детской кровью. Вскоре гиеродулы привели из храмового загона трех жертвенных баранов.
