Фриз из розеток, похожих на цветы астры или маргаритки, карниз с выкружкой, капители колонн в виде бутонов лотоса – архитектурные детали храма говорили о том, что в его возведении участвовали египетские мастера. На коричневых стенах желтели круги света от смоляных факелов.
Из-за каменной стены священного участка в сумерках темнели острые верхушки погребальных стел. С диких финиковых пальм грустно свисали пепельные бороды засохших листьев, словно деревья скорбели по закопанным под стелами жертвам.
Весь храм светился. Над кедровыми дверями тоже горели факелы. На галикарнасца строго смотрели две сидящие слева от входа статуи. В одной из них он узнал верховного бога финикийского пантеона – четырехглазого и четырехкрылого Эла, которого эллины считают своим Кроносом. Другим, судя по поверженному у его ног семиголовому змею, был его сын Баал-Хаммон.
Голову Баал-Хаммона украшал солнечный круг с крыльями, похожий одновременно на персидский фаравахар и на символ египетского бога Хора. В руке бог финикийских лесов сжимал заостренный наподобие копья ствол кедра, будто это было не дерево, а оружие.
Справа от входа поднималась в полный рост полностью обнаженная богиня любви и плодородия Астарта, стискивающая руками груди. Из ее головы росли не то рога, не то острые края лунного серпа. Сидящий возле ног Астарты лев скалил пасть, а над фигурой богини парил голубь, как символ соединения мира живых с миром мертвых.
Привратник провел гостя в примыкавший к священному участку Астартеона флигель. Оштукатуренные стены здания были покрыты фресками, изображавшими сцены любви.
Среди переплетенных фигур Геродот с удивлением увидел козла и жеребца. Галикарнасец усмехнулся – после Мендеса его уже ничто не могло удивить. Оставалось надеяться, что во флигеле ему не предложат для нежных услад свинью, козу или овцу.
Получив положенную плату, гиеродул оставил гостя одного.
В прихожей флигеля царил полумрак. С длинных бычьих рогов на стене свисала одежда, в основном разных оттенков праздничного фиолетового цвета. Женские кетонеты отличались вышивкой или плиссировкой. Из широкого горла двуручного стамноса торчали посохи с бронзовым, костяным, а то и серебряным набалдашником.
Мужчины оставили в прихожей кроме кетонетов еще и пояса с ножами в кожаных ножнах, конические и цилиндрические войлочные шапки, даже сумки с инструментами.
Женские пояса можно было отличить по узорам из цветного бисера, а тении по рисункам пальметт, розеток или символизирующих деторождение ромбов.
Под вешалкой в беспорядке валялись сандалии, дорожные котомки, шейные платки, набедренные повязки… Было заметно, что гости раздевались второпях. Скидывая обувь и одежду, они, по всей вероятности, думали уже совсем о другом.
Сквозь колонны виднелся обширный зал, к которому от прихожей флигеля спускались две широкие каменные ступеньки. Тимиатерионы чадили сладким янтарным дымом аравийского ладана. От трехногих светильников исходил мерцающий свет.
На стенах шевелились темные фигуры, которые сливались, разъединялись, снова льнули друг к другу. Будто оргиастам было мало чувственных наслаждений в этом мире, и они одновременно с земными усладами предавались похоти в мире теней.
Галикарнасец не торопясь скинул хитон и набедренную зому. Он уже вышел из того возраста, когда соитие кажется лакомством слаще меда, а едва посмотрев на незнакомую девушку, ты мгновенно раздеваешь ее жадным взглядом.
