А вот если ситуация грозила инвалидностью и искалеченностью, здесь даже она испытывала страх. Во второй части Знамеровская опишет ситуации в горах, когда им встретились овчарки, охраняющие стадо, и они с Р. О. Шмерлинг стояли, вжавшись в скалу, и боялись пошевелиться. Потому что хоть одно движение – и собаки бросились бы на них и искалечили. Только когда из-за поворота показался пастух и отогнал собак, женщины вздохнули с облегчением. «И тут из-за скал на изгибе дороги нам навстречу вышло стадо овец. Его конец был еще где-то за поворотом, чабана не было видно, а впереди шли две огромные кавказские овчарки, не косматые, а неприятной породы с более короткой шерстью и стоящими ушами. При виде нас они не залаяли, но шерсть на них взъерошилась, они насторожили уши, уставились на нас ледяными глазами и медленно приближались, издавая рычание и готовясь к нападению. Что говорить? Я люблю больших собак, люблю дружбу с ними, но я очень боюсь собак враждебных. Овчарки, когда они исполняют свои обязанности при стаде, загрызают даже насмерть. Но если они просто вырвут кусок тела, это ужасно, а подобную возможность быть изуродованной я всегда представляю себе с полной наглядностью. <…> Я еле перевела дух, а Ренэ уже смеялась нашему приключению, и мы, снова чувствуя забытый на миг холод, в самом быстром темпе добрались до Чоха»[106].
Из героев Кавказа пальму первенства Знамеровская, пожалуй, готова была отдать Шамилю. С восторгом опишет она его беззаветное мужество и отвагу во второй части рукописи. «Но как это (героизм русских на Кавказе. – А.М.) меркнет перед героикой самозащиты и борьбы за свою свободу до последней капли крови! Таков закон истории. Содрогаясь от мысли и о без вины виноватых, смертью оплативших славу солдатах, мы восхищаемся не ими, а той последней кучкой горцев, которая залегла на Гунибском плато и дорого продала свою жизнь, не продав свободы»[107], – напишет она, останавливаясь на своих впечатлениях от созерцания плато Гуниб, где находилось последнее убежище Шамиля.
Одним из ее кавказских героев суждено было стать Элгудже Яшвили. Он для нее во многом стал олицетворением Кавказа. «И вдруг передо мной снова во мраке выплыли большие странные глаза, равнодушно холодные, но полные золотистых отблесков, непроницаемые, как будто таящие на дне замкнутую печаль… Я не отгоняла это видение. Оно слилось для меня с поэзией вечера, с огнями города, с таинственной бездной звездного неба»[108].
В книгу включены и прекрасные стихи Знамеровской, написанные ею на Кавказе или в воспоминаниях о поездках на Кавказ. Она в свое время мало печаталась, отдавая силы искусствоведению и не желая переписывать свои стихи в соответствии с требованиями времени. Армянский поэт Гурген Стамболцян, которому она читала некоторые свои стихотворения, сказал ей: «Я уверен – настанет время, когда, найдя ваши стихи, люди скажут: этот искусствовед был также настоящим поэтом»[109]. К сожалению, опубликовать ее кавказские циклы стихов полностью пока не представляется возможным. Но мы надеемся, что эти стихи не оставят читателя равнодушным и люди скажут: этот искусствовед был также настоящим поэтом и писателем!
В стихах Знамеровская раскрывается, пожалуй, еще с большей силой, чем в прозе. Вот в стихотворении 4 из цикла «Шиомгвиме» она пишет:
Аскетизм ненавижу я,
Страшен мне замурованный инок.
