Муфтаев и ещё несколько учёных окружили Заккэля. Рафибр взял у него лоскут и, поднеся край манускрипта к свету, воскликнул:
– А что? Действительно, почему бы и нет? Возможно, вы правы! Ответ на это нам может дать расшифровка текста, например, если он приведён здесь не полностью. Продолжайте, дорогой коллега!
– Не обязательно. В данном случае я имел в виду именно материал. Похоже на то, что лоскут был фрагментом куска ещё большего размера, содержавшего различную важную информацию. Её часть решила сохранить та, которая знала, что здесь написано. Это была некая Нанайя. Об этом она сделала запись на древнем шумерском языке и передала её кому-то по имени Эйрра.
– Вообще-то Нанайя и Эйрра – это имена шумерских божеств, причём довольно своеобразных! – вставила Мальва. – Не станем же мы утверждать, что это написано богами? Скорее всего, здесь подразумевается прямая речь, что-то вроде: «…и сказала Нанайя».
– Получается, что Эйрра владел шумерским, но не владел тем языком, на котором написано основное послание? Иначе зачем Нанайе писать на шумерском? С другой стороны, зачем передавать кому-то послание, которое тот не в состоянии прочесть? Это какой-то парадокс! – удивился Муфтаев.
– Никакого парадокса в этом нет, если представить себе, что Нанайя впоследствии помогла Эйрре прочитать надпись! – довольно неожиданно встрял в научную дискуссию Иф. – Например, если это был ребёнок или ученик.
– Великолепная мысль! – похвалил его доктор Заккари. – Можно сказать, что именно это предположение и вытекает из шумерского текста! Вот слушайте, буквально: «Это передаётся от той – здесь стоит знак «ан» – по имени Нанайя, тому, опять знак «ан», по имени Эйрра, когда он просиял, как солнце». Иными словами, Эйрра в этот день изменился, просветлел, т. е. был посвящён. Это было и остаётся обычной практикой – отмечать новый период в жизни юноши, ученика или члена какого-то сообщества. Кстати, Мария Львовна, я, конечно, не буду утверждать, что это написали боги, но перед именами стоят префиксы, указывающие на некую божественную привязку. Это похоже на жреческий вариант шумерского языка эме-саль.
– Мы перевели это как «Эйрре от Нанайи в День просветления. Храни этот свиток до лучших времён», – уточнила Мальва.
– Именно так! – подтвердил Заккэль.
– Дело за малым – расшифровать остальное! – полушутя подытожил с места старик Марберг.
– А что это вы у себя в блокнот заглядывали? Неужели там ключ к дешифровке? – с надеждой в голосе обратился к иностранцу долговязый Гафуров.
– Увы! Но пара обнадёживающих моментов всё же имеется!
– Говорите – не томите!
– В прочитанном тексте знаки именно древнешумерские. Я сравнил их с моей таблицей. Повторюсь: похоже, это храмовый язык эме-саль. Логика подсказывает, что посвящение на шумерском написано позже, чем основной текст, а значит последний – ещё более древний. Кроме того, мне кажется, что это особая форма травления.
– Татуировка? – уточнил Иван Фёдорович.
– Да, что-то в этом роде. Материал очень похож на кожу. Знаки словно вплетены в структуру носителя.
– Иными словами «а воз и ныне там»! – разочарованно махнул рукой Гафуров. – Всё это мы и без вас знали или предполагагли.
Заккэль в ответ на колкое замечание министерского работника мгновенно «поставил» того на место:
– Разве это плохо, что я подтвердил все ваши предположения?
– Дорогой Яков Михайлович! Прошу вас, ну! Доктор Заккари! – поворачиваясь то к одному, то к другому, попытался примирить их Муфтаев.
