– Виллим, скажи-ка мне, о чем молодой князь Долгорукий спьяну на свадьбе у сестрицы своей болтал. Я что-то не разобралась.
– Да пьяный он был, госпожа, сам не знал, что мелет.
– Русские говорят: «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», – усмехнулась Екатерина. – Так что у князюшки на языке-то было?
– Ох, госпожа, похвалялся, будто добьется руки принцессы Анны и станет одной из самых важных персон в государстве. Что Петр Алексеевич, цесаревич-наследник, здоровьем-де слаб и умом недалек, он будет царствовать, а они с Анной – править…
Екатерина расхохоталась:
– Да где ж это видано, в России-то, чтобы баба управляла? Совсем князь Иван от пьянства да спеси ума лишился! Вот что, милый…
Словцо само сорвалось с языка и Екатерина густо покраснела. А Монс быстро опустил длинные, как у девицы, ресницы, дабы государыня не заметила, как алчно блеснули у него глаза: давеча с сестрицей Модестой шептались, что государь-то сдает, а кому после него на троне сидеть – неведомо. Вот ежели бы Екатерину короновать, да императрицей сделать после смерти супруга, а ему, Виллиму, при ней неотлучно тайным галантом и советником быть… Только для этого надобно и Анну, старшую дочь, за какого-нибудь иноземного принца выдать, да отправить от России подалее. Умна слишком…
– Слушаю, госпожа, – после едва заметной паузы отозвался он.
– Ты потолкуй с государем – тебя он послушает, я знаю… Надобно Долгоруким спеси-то поубавить, но и не обижать – род древний, знатный…
– Это я понимаю, госпожа.
– Я бы посватала за князя Ивана племянницу мою, Софьюшку. Она и на лицо пригожа, и приданым ее наделю отменным…
Привыкший уже ко всяким причудам государыни, Виллим невольно вздрогнул. Софья Карловна Скавронская, о которой зашла речь, была старшей дочерью брата Екатерины, Карла, еще недавно – простого лифляндского крестьянина, а теперь – графа Скавронского, милостями Екатерины получившего не только титул, но и роскошный дворец в Петербурге. Софья была недурна собой и неглупа – но и только. И такую невесту предложить одному из самых блистательных женихов России?!
Но через несколько минут губы Монса тронула еле заметная усмешка: Екатерина придумала такое, что более умной женщине и в голову бы не пришло. Отказаться от предложения породниться с императорским домом, не рискуя попасть в опалу, Долгорукие не могли. А брак с урожденной графиней Скавронской надежно хоронил все мечты молодого князя Ивана о союзе с принцессой Анной. Да, надобно поговорить о сем деле с императором, его величество любит подобные браки устраивать. А заодно навсегда лишить Долгоруких какого бы то ни было влияния на государственные дела…
– Мудра ты, госпожа, – поклонился Виллим, – при первом же случае переговорю с государем. Только ты же знаешь, скуповат он… бывает. Так что приданое…
– А приданое из моих средств скудных выделю, – улыбнулась Екатерина. – Деньгами, да деревнями в России и в Ливонии. Я чаю, государственная казна от сего убытку не понесет…
Уйдя из покоев Екатерины, Виллим прямиком отправился… нет, не к государю, а к своей старшей сестре Модесте, без совета которой шагу не делал. Не такая красивая, как брат или младшая сестра, покойная уже Анна, первая любовь Петра Алексеевича, Модеста по праву считалась самой умной в семье, что доказала, сохранив неизменную благосклонность государя даже после того, как Анна Монс была за глупую измену отвергнута.
