– Письмо действительно адресовано мне, ваше высочество, но видите, здесь в углу есть значок, о котором мы договорились с моим братом господином де Шуазелем и который означает, что письмо предназначено лично вашему высочеству.
– А, действительно, есть крестик, я его не заметила. Давайте.
Дофина вскрыла письмо и прочла:
Решено представить г-жу Дюбарри ко двору, если она отыщет «крестную»[57]. Мы все-таки надеемся, что таковую ей найти не удастся. Но наивернейшим средством предотвратить оное представление было бы скорейшее прибытие ее королевского высочества дофины. Как только ее королевское высочество окажется в Версале, никто не осмелится предлагать столь чудовищную непристойность.
– Прекрасно, – бросила дофина, не только не выказав ни малейшего волнения, но даже сделав вид, будто прочитанное не вызвало у нее никакого интереса.
– Проводить ваше высочество на отдых? – нерешительно осведомилась Андреа.
– Нет, благодарю вас, мадемуазель, – поблагодарила эрцгерцогиня. – На воздухе мне стало лучше. Видите, ко мне вернулись силы, и я вполне хорошо себя чувствую.
Она отпустила руку графини и пошла уверенным, быстрым шагом, словно с нею ничего не произошло.
– Лошадей! – приказала она. – Я уезжаю.
Г-н де Роган удивленно взглянул на г-на де Стенвиля, словно спрашивая у него объяснения этой внезапной перемены.
– Дофина выражает нетерпение, – шепнул на ухо кардиналу губернатор.
Эту ложь он ввернул с таким искусством, что де Роган отнес ее на счет болтливости губернатора и вполне удовлетворился. Андреа же, приученная отцом уважать любые капризы коронованных особ, тем не менее была поражена странной непоследовательностью Марии-Антуанетты, которая повернулась к ней и, улыбаясь с необыкновенной благосклонностью, промолвила:
– Благодарю вас, мадемуазель. Я безмерно тронута вашим гостеприимством, – и тут же обратилась к барону: – Знайте сударь: выезжая из Вены, я дала обет, что облагодетельствую первого француза, которого встречу после того, как пересеку границу Франции. Этот француз – ваш сын. Но он не сможет сказать, что я ограничилась лишь этим и что мадемуазель… Как зовут вашу дочь, сударь?
– Андреа, ваше высочество.
– И что мадемуазель Андреа была забыта.
– О ваше высочество!.. – пролепетала Андреа.
– Я намерена назначить ее фрейлиной. Не правда ли, сударь, мы вправе надеяться на вас? – спросила дофина у Таверне.
– Ваше высочество, – воскликнул барон, которому при этих словах показалось, что исполняются все его мечты, – на сей счет мы ничуть не беспокоимся: наша родовитость превышает наше богатство… и тем не менее… столь высокое счастье…
– Вы заслужили его… Брат будет, служа в армии, защищать короля, сестра – служить дофине, отец – наставлять сына в верности, а дочь в добродетели. У меня будут достойные слуги, сударь, не так ли? – обратилась Мария-Антуанетта к Филиппу, который только и смог, что преклонить колени; от волнения он был не в силах вымолвить ни слова.
– Но… – пробормотал барон, который первым вновь обрел способность рассуждать.
– Да, я понимаю, вам необходимо собраться, – не дала ему закончить дофина.
– Да, да, ваше высочество, – подтвердил Таверне.
– Что ж, я дам вам время, но только сборы не должны быть слишком долгими.
Андреа и Филипп грустно улыбнулись, улыбка же барона была исполнена горечи, но дофина остановила их на этом слишком тягостном для самолюбия семейства Таверне пути.
