– Дочь моя, не слишком ли громко вы это говорите? Дофин вас услышит.
– Мы с ним уже уговорились, – возразила принцесса.
– Скучать вместе?
– Нет, искать развлечений.
– И что же вы намерены строить, ваше королевское высочество? – осведомился г-н де Шуазель.
– Я хочу переделать этот сад в парк, господин герцог.
– Бедный Ленотр! – заметил король.
– Ленотр был великий человек, государь, но он делал то, что любили в его время, а я люблю…
– Что же любите вы, сударыня?
– Природу.
– А, как философы.
– Или англичане.
– Ну-ка повторите это при Шуазеле: он объявит вам войну. Он бросит против вас шестьдесят четыре линейных корабля и сорок фрегатов своего кузена господина де Пралена.
– Государь, – сказала дофина, – я закажу эскиз природного парка господину Роберу[15], искуснейшему на свете мастеру по части таких проектов.
– Что вы называете природными парками? – спросил король. – Я полагал, что деревья и цветы, а также и фрукты, в том числе те, что я сорвал по дороге, имеют отношение к природе.
– Государь, вы можете гулять здесь хоть сто лет, перед собой вы всегда будете видеть только прямые аллеи, или рощи, вычерченные под углом в сорок пять градусов, как выражается господин дофин, или пруды, сочетающиеся с газонами, кои находятся в сочетании с перспективами, или с деревьями, высаженными в шахматном порядке, или с террасами.
– Что за беда? Разве это некрасиво?
– Это противоречит природе.
– Вот ведь какая любительница природы на нашу голову! – не столько весело, сколько добродушно заметил король. – Поглядим, во что вы превратите мой Трианон.
– Здесь будут ручьи, каскады, мостики, гроты, скалы, леса, лощины, домики, горы, луга.
– Для кукол? – спросил король.
– Увы, государь, для нас – когда мы станем королем и королевой, – отвечала принцесса, не замечая румянца, покрывшего щеки ее августейшего деда, и не отдавая себе отчета в том, что предрекает ужасную правду.
– Значит, вы все тут разрушите. Но что же вы воздвигнете?
– Я сохраню то, что создано природой.
– Вот как! Недурно было бы еще в этих лесах и на этих реках расселить ваших слуг, как каких-нибудь гуронов, эскимосов или гренландцев. Они жили бы здесь естественной жизнью, а господин Руссо звал бы их детьми природы… Сделайте это, дочь моя, и энциклопедисты благословят вас.
– Государь, но слугам будет холодно?
– А где же вы их поселите, если все снесете? Не во дворце же: там и для вас двоих насилу места хватит.
– Государь, службы я оставлю в неприкосновенности.
И дофина кивнула на окна коридора, который мы описали.
– Кого я там вижу? – спросил король, приставляя ладони козырьком к глазам.
– Там какая-то женщина, государь, – сказал г-н де Шуазель.
– Это девушка, которую я приняла к себе на службу, – объяснила дофина.
– Мадемуазель де Таверне, – заметил зоркий Шуазель.
– Вот как! – произнес король. – Значит, Таверне живут у вас здесь?
– Только мадемуазель де Таверне, государь.
– Прелестная девушка. Она служит у вас…
– Чтицей.
– Превосходно, – отвечал король, не отводя взгляда от забранного решеткой окна, в которое выглядывала без всякой задней мысли и не подозревая, что за ней наблюдают, м-ль де Таверне, еще бледная после болезни.
– Как она бледна! – воскликнул г-н де Шуазель.
– Она едва не задохнулась тридцать первого мая, герцог.
– В самом деле? Бедняжка! – сказал король. – Этот Биньон заслуживает наказания.
– Она поправилась? – поспешно спросил г-н де Шуазель.
