[18] и Делиля[19], обращенные против Дюбарри. От этих петард запылает весь город.
До меня дошли дурные вести, в воздухе носится слух об опале. Но Вы мне еще не написали, и я смеюсь над пересудами. Все же избавьте меня от сомнений и ответ немедля пошлите мне, как только до Вас доберется мой гонец. Ваше послание найдет меня в Кане, где мне нужно повлиять на некоторых людей.
Прощайте, обнимаю Вас.
Герцогиня де Граммон
Лоренца смолкла.
– Вы ничего больше не видите? – спросил Бальзамо.
– Ничего не вижу.
– Никакого постскриптума?
– Нет.
Бальзамо, у которого во время чтения лицо все прояснялось, взял у Лоренцы письмо герцогини.
– Любопытно, – произнес он. – Они мне дорого за это заплатят. Вот, значит, как пишутся подобные письма! – воскликнул он. – Да, великих мужчин всегда губят женщины. Никакие полчища врагов, никакие хитросплетения интриг не могли бы свалить Шуазеля – и вот ласкающий женский шепот повергает его во прах. Да, все мы погибнем из-за женского предательства или женской слабости… У кого есть сердце, а в нем хоть капля чувствительности, тот обречен.
Произнося эти слова, Бальзамо с невыразимой нежностью глядел на трепещущую Лоренцу.
– Я правду говорю? – спросил он у нее.
– Нет, нет, это неправда, – пылко возразила она. – Ты же сам видишь, я слишком тебя люблю, чтобы помешать тебе, подобно всем этим неразумным и бессердечным женщинам.
Бальзамо позволил обольстительнице привлечь себя в объятия.
Внезапно раздался двукратный звон колокольчика в руках Фрица – один раз, потом второй.
– Два посетителя, – сказал Бальзамо.
Телеграфное сообщение Фрица завершилось сильным, резким звонком.
Бальзамо высвободился из рук Лоренцы и вышел, оставив молодую женщину по-прежнему спящей.
По дороге ему встретился гонец, ждавший приказа.
– Вот письмо, – сказал Бальзамо гонцу.
– Что мне с ним делать?
– Доставить по адресу.
– Это все?
– Это все.
Адепт осмотрел письмо и печать, не скрыл своей радости при виде их сохранности и растаял в темноте.
– Какая жалость, что нельзя оставить у себя подобный автограф! – вздохнул Бальзамо. – А пуще того обидно, что нельзя через верных людей передать его королю!
Тут перед ним вырос Фриц.
– Кто они? – спросил Бальзамо.
– Женщина и мужчина.
– Они уже сюда приходили?
– Нет.
– Ты их знаешь?
– Нет.
– Женщина молода?
– Молода и хороша собой.
– А мужчина?
– Лет шестидесяти или шестидесяти пяти.
– Где они?
– В гостиной.
Бальзамо вошел в гостиную.
Лицо графини было полностью скрыто длинной накидкой; она успела заехать к себе в особняк и одеться, как одевались горожанки среднего достатка.
Приехала она в фиакре в сопровождении маршала, который, испытывая большие опасения, чем она, оделся в серое, чтобы походить на дворецкого из богатого дома.
– Вы узнаёте меня, господин граф? – произнесла г-жа Дюбарри.
– Прекрасно узнаю, графиня.
Ришелье держался поодаль.
– Извольте сесть, сударыня, и вы, сударь.
– Этот господин мой эконом, – сказала графиня.
– Вы заблуждаетесь, сударыня, – возразил Бальзамо с поклоном, – этот господин – герцог де Ришелье, которого я прекрасно узнал, и с его стороны было бы воистину проявлением неблагодарности, если бы он не узнал меня.
– Это почему же? – спросил герцог, совершенно сбитый с толку, как сказал бы Таллеман де Рео[20].
– Господин герцог, тот, кто спасает нам жизнь, заслуживает, сдается мне, некоторой благодарности.
– Вот вам, герцог! – со смехом воскликнула графиня. – Вы слышите?
