Граф Калиостро, или Жозеф Бальзамо. Том 2 - страница 83

– О! – воскликнула Николь, вкладывая в этот крик всю свою душу, полную вожделения.

– Что ж, вы поедете в Трианон, милочка, поедете и сделаете там карьеру, ничуть не вредя при этом карьере других людей. Барон, мне нужно сказать вам еще два слова.

– Говорите, дорогой герцог.

– Поди, дитя мое, – сказал Ришелье, – дай нам побеседовать еще минутку.

Николь вышла, и герцог приблизился к барону.

– Я столь настойчиво советую вам послать горничную вашей дочери потому, что этим вы порадуете короля, – сказал он. – Его величество не любит нищеты, а хорошенькие мордашки ему по душе. В конце концов, я в этом толк знаю.

– Что ж, если ты думаешь, что это порадует короля, пускай Николь едет в Трианон, – с улыбкой фавна ответствовал де Таверне.

– В таком случае, если ты не возражаешь, я увезу ее с собой, благо в карете есть место.

– Но ведь она так похожа на дофину! Об этом нужно подумать, герцог.

– Я об этом подумал. Под руками Рафте всякое сходство исчезнет за полчаса. В этом я тебе ручаюсь… Итак, напиши дочери записку, объясни, какое значение ты придаешь тому, чтобы у нее была своя горничная и чтобы эта горничная звалась Николь.

– Ты полагаешь, что она непременно должна зваться Николь?

– Да, таково мое мнение.

– А если ее будут звать как-нибудь иначе?..

– Это будет куда как хуже; клянусь тебе, что я в этом убежден.

– Тогда напишу немедля.

Барон тут же написал письмо и вручил его Ришелье.

– Но ведь надо дать Николь наставления, герцог?

– Я все объясню ей сам. Она девушка понятливая?

Барон улыбнулся.

– Итак, ты ее мне доверяешь, не правда ли? – спросил Ришелье.

– Ей-богу, это уж твое дело, герцог; ты у меня ее попросил – я тебе ее отдал, делай с ней, что сочтешь нужным.

– Мадемуазель, вы поедете со мной, – обратился к горничной герцог, – собирайтесь, да поживее.

Николь не заставила его повторять. Даже не спрашивая позволения барона, она в пять минут собрала пожитки в узелок и легкой поступью, словно не идя, а летя по воздуху, бросилась к карете вельможи.

Тут и Ришелье простился с другом, вновь рассыпавшимся перед ним в благодарностях за услугу, которую тот оказал Филиппу де Таверне.

Об Андреа не было сказано ни слова, но это умолчание было многозначительнее любых слов.

Николь чувствовала себя несколько смущенной: перебраться из Парижа в Трианон было для нее как-никак еще большей победой, чем из Таверне приехать в Париж.

Она так любезничала с кучером г-на де Ришелье, что на другой же день во всех мало-мальски аристократичных каретных сараях и передних Версаля и Парижа только и разговору было, что о новой горничной.

Когда приехали в Ганноверский павильон, г-н де Ришелье взял красотку за руку и сам отвел ее на второй этаж, где г-н Рафте, поджидая их, сочинял от имени монсеньора письмо за письмом.

Поскольку из многих дел, коими занимался г-н маршал, самую важную роль играло военное дело, то и Рафте сделался, по крайней мере в теории, таким искушенным воителем, что и Полибий[34], и шевалье де Фолар[35], будь они живы, были бы рады получить одну из тех памятных записок по фортификации и тактике, какие каждую неделю писал Рафте.

Итак, г-н Рафте корпел над проектом военных действий против англичан в Средиземном море; маршал, войдя, обратился к нему:

– А ну, Рафте, погляди-ка на это создание!

Рафте поглядел.

– Очень мила, монсеньор, – сказал он, весьма выразительно скривив губы.

– Да, но какое сходство! Я говорю о сходстве, Рафте.