Граф Ростопчин. История незаурядного генерал-губернатора Москвы - страница 20

Не откажем себе в удовольствии обратиться еще к одной зарисовке Федора Ростопчина, посвященной нравам на прусских почтовых станциях. «Почта сия есть мучение несносное, а почтмейстер тиран бесчеловечный. Ни просьба, ни ласка, ни слезы, – ничто его не трогает. Несмотря ни на что, он испускает из себя сквозь дым слово “глейх” (тотчас). Сей глейх служит ответом на всё и продолжается полтора часа. Иные, рассердясь, хотели их бить, но после были отвезены, на той же почте и еще тише обыкновенного, под суд и подвергли себя наказанию законов. Некоторые их бранили, но тогда почтмейстеры, положа трубку, принимались вытаскивать съеденную ржавчиною шпагу и угрожали отмщением за оскорбление почтовой их чести»[28]. Здесь нельзя не вспомнить строки великого Александра Сергеевича Пушкина: «Кто не проклинал станционных смотрителей, кто с ними не бранивался? Кто, в минуту гнева, не требовал от них роковой книги, дабы вписать в оную свою бесполезную жалобу на притеснение, грубость и неисправность? Кто не почитает их извергами человеческого рода, равными покойным подъячим или, по крайней мере, муромским разбойникам?»[29]

По мнению исследователей творчества Федора Васильевича Ростопчина, заметки «Путешествие в Пруссию» написаны намного позднее времени самого путешествия, приблизительно в 1794 году. Бытует точка зрения, что поводом для написания заметок послужила публикация «Писем русского путешественника» Николая Михайловича Карамзина.

Вероятнее всего, в окончательном варианте заметки были записаны, действительно, позднее, в начале 90-х годов XVIII века. В известной степени это подтверждает само произведение Ростопчина, поскольку в нем автор упоминает гибель родного брата, случившуюся в августе 1789 года.

Однако, как может судить читатель, заметки написаны языком столь живым и ярким, что оставляют впечатление писанного «по горячим следам», а не по прошествии нескольких лет. Я склонен думать, что так называемый «Берлинский дневник» оставался сухим перечнем событий. А заметки «Путешествие в Пруссию» все же составлялись параллельно, поскольку всегда остроумный и вечно охваченный страстью писать Ростопчин не мог не оставить заметок о своем путешествии. Не исключено впрочем, что первоначально они существовали в виде задумок, в виде ироничных замечаний и острот, которые Ростопчин хранил в памяти, а на бумаге изложил позднее.

Но если толчком к написанию путевых заметок стала публикация Карамзина, то возникает вопрос, почему Ростопчин не написал заметок о шведской войне, о путешествии в Яссы, о работе над подписанием мирного договора с Оттоманской Портой? Во всех этих событиях наш герой успел поучаствовать к моменту выхода в свет сочинения Карамзина. Обо всех этих событиях Федор Ростопчин писал много и обстоятельно, но в частных письмах. Он вполне мог переложить некоторые фрагменты из личной переписки в заметки, которые отражали бы более свежие впечатления. От написания же воспоминаний о Пруссии веяло бы явным подражанием, по крайней мере, с точки зрения избранной темы. Творческая же деятельность Ростопчина всегда отличалась оригинальностью.