– Поехали
Лошади всхрапнули и зацокали копыта по уложенной булыжником улице, отстукивая секунды до начала новой жизни Ефремушки, уже в самом скором времени, который позабудет, что значит воровать булку хлеба, чтобы не умереть с голоду где-нибудь под мостом. Но всё это произойдёт после, а пока он ехал рядом с графом, ничуть не понимая, что для него начинается новая жизнь полная самых невообразимых перипетий судьбы и только опыт, приобретённый на улочках и переулках, позволит ему избежать краеугольных камней при дворе, что подстерегали едва ли не на каждом шагу.
* * * * *
В тот момент, когда карета исчезла за углом, ребята приуныли, каким-то внутренним чутьём поняв, что Ефремушку они потеряли навсегда, о чём он сам ещё и не догадывался.
У детей, постигающих жизнь на улице и в подворотнях, интуиция более развита, поскольку они предоставлены сами себе и за любые шалости и ошибки ответственны сами, папка с мамкой не заступятся. Что, как следствие приводит к мысли, принимать решения самому, ибо никто за тебя сие делать не будет, да и не кому. Ефремушка, находясь в карете уже более получаса, начал осознавать, что происходит нечто, выходящее за рамки условностей, и решил обратиться к дяде, а как иначе обращаться к человеку значительно старше себя, сидящему рядом, жалостливым голосом:
– Дяденька, я накатался. Выпустите меня, пожалуйста.
– Малец, а покушать не желаешь? – вопрос, заданный графом, попал в самую точку. Ефремушка и сам давно уже почувствовал, как у него сосёт под ложечкой от голода, от момента, когда они покушали булочку с маком, прошло достаточно времени и растущий организм, требовал еды, – да и когда ещё доведётся с граф рядом сидя, прокатиться ветерком, а?
– Хочу, – сказал Ефремушка, не смея прямо в глаза смотреть взрослому человеку, проникшемуся к нему жалостью, не обратив внимания на последние слова. Ди едва ли поверил бы он им. Станет какой-нибудь граф, катать его в карете…
– Ну, тогда спешить тебе ни к чему, правильно? Прошка, – окликнул он кучера, – заверни к закусочной.
– Слушаю-с, барин, – отозвался кучер, до сих пор ещё не оправившийся от удивления.
Ефремушка, почувствовал, как карета свернула, но не видя через занавеси, прикрывающие оконце, ничего не понимал. Происходило же многое, что в корне бесповоротно изменяло его дальнейшую жизнь.
Когда переступили порог заведения, в нос Ефремушки ударил аромат вкуснейших блюд, вкус которых ударял в нос и щекотал желудок, проходя мимо харчёвен и закусочных, да и даже мимо жилых домов, где готовили обед или ужин. Кроме печёной в костре картошки или украденной, иной раз выловленной рыбки, разве что он знал в своей жизни. Барин, а он это понял уже, не смотря на малолетний возраст, заказал первостатейный обед, да и подавали им не чета другим. Уже приступив к трапезе, граф, видя его аппетит, с каким он уплетал за обе щеки, не удержался от вопроса, настолько ему занятным показался малец:
– Отец с матерью, поди, осерчают, узнав, что ты потерялся?
– А у меня их нету, – не переставая жевать, с полным ртом ответил Ефремушка.
– Да как сие может быть? – заинтересовался граф. – И где же они?
– Кто их разберёт? Мамку я почти не помню, а тятю совсем не знаю, был он или его и не было…
– А ко мне в дворовые не желаешь? – смекнул граф, видя живость пацанёнка, способного на лету принимать решения и за словом в карман не лезущего.
