Толстяк принялся расписывать детали махинации, а сам всё на меня таращился. Я сначала думал, он типа беспокоится, вдруг я ненадёжный и всё такое. Но взгляд-то его был непристойный, и улыбочка под стать. Тут Матвей, видать, тоже это заметил и закинул руку на спинку дивана в явно покровительственном жесте, будто обозначил, кому я принадлежу.
– Красивый парень, правда? – выдал Матвей. – Ещё раз на него посмотришь – без глаз останешься.
Мы с толстяком опешили, а потом на меня вдруг такой детский восторг накатил, аж щеки разгорелись. И я бы, наверно, мог соврать, что насмехался над растерянностью толстяка или типа подыгрывал Матвею, но врать-то было некому. Я реально радовался тусклому чувству безопасности.
– Ну что, Ерёмин, я надеюсь, ты закончил клянчить, потому что никаких уступок больше не будет. Твои проблемы – не наши.
– Но мои проблемы обернутся проблемой и для вас.
– Нет, Ерёмин, если не вернёшь долг, проблемы будут у тебя. И говорить будешь уже с Серафимом, а ты знаешь: он тратить время не любит. И если снова решишь прийти с просьбами, а не с деньгами, не забудь оставить завещание.
На роже толстяка чередовались растерянность и злость. Он несколько раз хотел взглянуть на меня, видать в поисках поддержки, но угроза Матвея работала идеально. И, кажись, про завещание тоже было сказано всерьёз – тому мужику они отрезали руки и прострелили башку просто за то, что он опоил меня. А тут речь уже шла о деньгах, по-любому немаленьких, так что надеяться на милость было дерьмовой затеей. Как и решение притащиться сюда с не менее дерьмовым предложением.
– А за чё вы им должны?
– Люций, – осадил Матвей. – Не забивай голову посторонним шумом.
– Ты гонишь, что ли, я ж просто спросил.
– А я просто ответил. – Он глянул злобно и всё тем же спокойным тоном добавил: – Посиди, пожалуйста, молча.
О репутации своей, видать, беспокоился, типа нельзя никому позволять с собою спорить. Но при этом не заткнул меня, а вежливо попросил – значит, на репутацию подопечного ему тоже было не насрать. А вот мне внезапно поднасрать захотелось: уязвить малость или тупо не послушаться. Тут ещё толстяк запел:
– У вас очаровательный друг, я был бы счастлив с ним познакомиться. Разуме…
– Нет, – отказал Матвей.
– Не понимаю, в чём проблема. Я лишь ценитель прекрасного, и вы это знаете, Матвей Алексеевич. А у него восхитительного цвета глаза.
– Чёрт возьми, как он изысканно вещает. Да и пусть пялится, – ляпнул я.
Толстяк покраснел, Матвей опешил, а я вдруг ощутил себя жадной до внимания шлюхой. Но, на моё счастье, притащился Макс и сказал, типа Костолом задерживается, уже поздно и всё такое. В общем, из кабинета я быстренько свалил, и не пришлось досматривать, чем кончится эта неловкая пауза. Да и вообще мне чертовски повезло уйти, потому что Костолом был грёбаным психом. Уж если он отрубал руки и дырявил бошки, ему точно не составило бы труда наподдавать мне за клятый арест. Вряд ли за три месяца он превратился в добряка – начал бы опять сыпать аллегориями. А проблем и без него хватало.
– Чё теперь? – спросил я, сев в машину.
– Домой тебя отвезу.
– Не хочу я домой, мне папаша башку оторвёт.
– Домой идти всё равно придётся.
– Да я понятия не имею, чё ему ляпнуть!
Макс молчал. Может, даже ненавидел меня за этот случай и за то, что не своими делами занимался, а возился тут со мной. Он же занят был, а я свалился ему на башку со своим арестом. Да и Костолом его точно не похвалит… Короче, Макс тоже завяз в говне, так что на моё нытьё ему, кажись, было насрать.
