Граждане неба. Рассказы о монахах и монастырях - страница 7

Спустились мы уже не через меловые пещеры, а по широкой, пологой лестнице с бесчисленным множеством ступеней, с часовнями и приютами для роздыха по пути, что вьется по уступам скал среди лесных чащ от главного монастырского храма внизу до меловой церкви святителя Николая. Простые иконы и картинки развешаны кое-где по стенам этой крытой ступенчатой галереи. Но жаль, что эти стены не обращены в галереи наглядного обучения иного рода, что они не рассказывают яркими и осязательными картинами последовательной истории хотя бы этой самой обители или вообще истории христианства на Руси. Я помню, какое утешение и какое полезное поучение доставляли народу подобные, даже грубо набросанные, фрески на стенах Кладезной лестницы Коренского монастыря (теперь, к сожалению, уничтоженные), изображавшие в целом ряде понятных народу картин историю Коренской пустыни и ее чудотворной иконы.

Вечером мы наняли большую невалкую лодку и отправились вверх по реке к так называемому Святому месту, где устроен монастырский скит.

Меловая церковь Святого Николая Чудотворца в Святогорской Успенской Лавре. Фото Sgiaz.

Весело и свежо на воде; дружно и споро катится нам навстречу вся мощная ширь Донца; нигде на нем ни песчинки, ни камышинки. Бегущая среди лесов и лугов река сохранила девственную глубину и полноводие, которые уже так редко встречаешь и на самых больших реках. Леса на каменных скалах слева, леса на травянистых лугах справа, и неоткуда взяться глинистым и песчаным наплывам. Это тот самый, старый, многоводный Донец, каким он был века назад на пространстве сотен верст своего течения, каким его видел еще князь Игорь, когда бежал из половецкого полона, скрываясь в дремучих чащах берегов.

Мудрый царь Петруша, рука которого до сих пор чувствуется у нас везде, недаром грозил смертной казнью за истребление лесов по берегам рек…

Отвесные горные пирамиды, мимо которых бесшумно скользит наша лодка, ловко управляемая привычной рукой, одевают своим синим холодным сумраком и нас, и прозрачные омуты реки. Мы приросли глазами к их суровой красоте и онемели, охваченные каким-то бессознательно-благоговейным чувством. Безмолвные леса из темных сосен теснятся по скатам и ущельям, будто траурные толпы гигантских монахов. Это – тоже священный храм, требующий молитвенной тишины.

Ясный вечер догорал на небе. И перед нами, и позади нас тянулась прямая, как стрела, водная дорога Донца, обставленная, словно глубокое ущелье, с обеих сторон стенами лесов, переливавшаяся то тьмой, то светом, трепетавшая, будто змеиной чешуей, сине-зеленой зыбью.

Освещенная последними лучами заката узкая полоска неба далеко впереди, не загороженная скалами, дубами и соснами, казалась распахнутой дверью в манящий, таинственный светлый чертог.

У самодельной пристани при подножии лесистой горы – маленькая сторожка. Но ни одной живой души не видно и не слышно на этой пустынной горе. Только голубые сойки и пестрые дятлы суетливо перелетают с дерева на дерево и перекрикиваются резкими голосами, наслаждаясь, вероятно, как и мы, последними лучами солнца в пронизанных им зеленых чащах. Хорошенькая серенькая змейка, вся в мелком кружеве сверкающих чешуек, выскользнула из-под наших ног. Змеи здесь водятся в изобилии; недаром и Андрей Николаевич Муравьев, высаживаясь из лодки в том же Святом месте, когда еще здесь не был построен скит, видел двух змей, переплывавших на тот берег Донца.