155.
А вот и вторая: «8 сентября петроградская лига легкой атлетики устроила состязания в эстафетном беге на дистанцию в 10.000 метров, на переходящий приз «Вперед», учрежденный членами русского национального общества любителей спорта. <… участвовали три клуба…>
Победу одержала команда петроградского кружка любителей спорта <…> На втором месте команда «Кречета» в следующем составе: Забелин, Федоров, Смирнов, Молокиенко, Корытов, Гуськов, Солоневич I, Солоневич II, Кирсантьев и Зайцев. Время, показанное этой командой, 34 м. 20 с.»156.
Кто это конкретно был из братьев Солоневичей, сначала один, а потом первый и второй – установить не представляется возможным. И средний брат Всеволод, и младший Борис в 1916 году уже вовсю могли проявлять свои атлетические способности. Но, в любом случае, трудно предположить, что информация об этих не самых крупных спортивных состязаниях попала на страницы ведущей российской газеты без помощи Ивана Лукьяновича.
Наступало время страшное, революционное. Не до спортивных игрушечных баталий. Казармы Кексгольмского полка располагали к размышлениям на другие темы.
«Моим командиром был барон Тизенгаузен – я сейчас не помню его чина. Это был атлетически сложенный человек, очень выдержанный и очень толковый. Он сумел установить – в меру своих возможностей – прекрасные отношения с солдатской массой, и может быть, именно поэтому Кексгольмский полк никакой революционной активности не проявил. Но атмосфера была убийственной. Я пошел к барону Тизенгаузену и сказал: «Так что же это такое – пороховой погреб?» – «…Совершенно верно: пороховой погреб. И кто-то подвозит все новый и новый порох. Нас – шесть офицеров на три тысячи солдат, старых унтер-офицеров у нас почти нет – сидим и ждем катастрофы».
В общем выяснилось, что бар. Тизенгаузен докладывал об этом по служебной линии: не получилось ничего. Пытался действовать по «светской» линии – тот же результат. Бар. Тизенгаузен посоветовал мне пустить в ход «нововременскую» линию. Я попробовал. Доложил М. А. и Б. А. Сувориным о положении дел и о моем разговоре с бар. Тизенгаузеном. По существу все это братья Суворины знали и без меня, но я был живым свидетелем, непосредственным очевидцем, а мои репортерские способности в редакции ценились очень высоко. Словом, и М. А. и Б. А. Суворины пришли в действие: к кому-то ездили, с кем-то говорили – во всяком случае, с Военным Министерством и генералом Хабаловым. Ничего не вышло. М. А. о результатах своих усилий не говорил почти ничего, а Б. А. выражался с крайней степенью нелитературности»157.
Конечно, этот и подобные ему запасные полки, а никак не бабы, стоявшие в хлебных очередях (в первый раз за три года войны, и при том никаких карточек!) были если не стержнем и движущей силой, то топливом февральской революции. Как пишут в сентиментальных романах: тучи сгустились, гроза назревала.
Наш герой тем временем демобилизовался – не судьба была понюхать фронтового пороху Первой Мировой и его однополчанам. У Ивана Солоневича имелись на то свои собственные веские причины. Соответствующий документ подшит в его студенческом деле:
«Служивший в запасном батальоне Лейб-гвардии Кексгольмского полка ратник 2 разряда Иван Лукьянович Солоневич <…> (в походах и сражениях не был) по освидетельствованию, произведенному 18 января 1917 г. комиссией врачей Петроградского Николаевского военного госпиталя, оказался одержим: понижением зрения до 0,1 вследствие близорукости правого в степени 6 ОД и левого в степени 4 ОД и на основании <…> приложения к приказу 1913 года №289 УВОЛЕН НАВСЕГДА ИЗ ВОЕННОЙ СЛУЖБЫ как совершенно к ней неспособный, носить оружия не может».
