Грим - страница 31

– Боюсь, мне пора, – бросила Теодора куда-то мимо трубки. – Спасибо за консультацию. Еще поговорим об этом позже.

– Конечно. Будь осторожна.

Он нажал на отбой прежде, чем сказал бы что-нибудь еще, и вдруг задумался. Роман представил ее одну, уязвимую и покинутую. По его собственным законам, личные чувства должны были подчиняться строгой рациональности и порядку. И никто из его окружения не соответствовал этому больше, чем Теодора. Он взглянул на кнопку повторного вызова. Автобус начал тормозить. Опустив телефон в карман, Роман подхватил сумку и поднялся, оглянувшись на своего случайного соседа.

– Удачи! Надеюсь, вы найдете то, что ищете.

Пока автобус не двинулся дальше, уползая в темнеющий день, старик провожал Романа влажными глазами. В одном кулаке в кармане он сжимал потертую квитанцию с адресом на обратной стороне, в другом – новые банкноты, только сегодня вышедшие из банкомата.

Роман не стал дожидаться полной темноты. Последний автобус в город уходил в одиннадцать, ему нужно было успеть. В доме горел свет, но лишь в одной комнате на втором этаже. Роман бесшумно поднялся по ступеням до середины каменной лестницы, когда что-то заставило его остановиться. Он обернулся.

На другой стороне дороги, выделяясь на мертвенно-бледном полотне тумана как клякса разлитых на бумаге чернил, стоял огромный черный пес, расставив все четыре мощные лапы так, будто испытывал небывалую гордость или жгучий интерес. Такая поза соответствовала бы титулованному гордецу, но не собаке. Пес смотрел прямо в лицо Роману, не двигаясь и не моргая, и взгляд поразил его еще сильнее, чем весь облик животного и стойка. Смутно знакомое чувство зашевелилось, нехотя, будто спросонья. Роман очень скоро опознал его. Это был иррациональный страх. Точнее, мотив, может, и был, но он не мог его разглядеть, словно за плотной пеленой дыма, и потому страх только усиливался, пользуясь временной слепотой жертвы. То же самое он почувствовал тогда, во сне, таком странном и жутком.

Роман спустился со ступеней. Пес не пошевелился, но продолжал прямо смотреть на него. Роман опустился на корточки и протянул руку в перчатке. Их разделяла полоса дороги, но Роману казалось, что пес прямо здесь, у кончиков обтянутых тканью пальцев. Время шло, он должен был торопиться. Судя по всему, пес не собирался двигаться с места. Роман поднялся и у самой двери еще раз обернулся: тот никуда не делся и все так же смотрел на него, прямо в глаза, как будто вел с ним осмысленный диалог, который Роман пока просто не мог понять, ибо язык этот был ему еще не знаком.

Роман проник в дом, бесшумно вскрыв замок, прокрался по лестнице, без особого интереса оглядываясь вокруг на то, что мог разглядеть. Это был обычный богатый, бездушный дом. Если жилище может отражать характер его обитателей, то это полностью соответствовало своему владельцу. Свет из спальни наверху попадал в коридор, на темный паркет и толстую ковровую дорожку. У двери Роман замер, поколебавшись. Стоит ли вначале образумить его, объяснить, преподать последний урок? Обычно Роман так и поступал. Но Тронто Левис был третьим после родителей, с кем Роман предпочел бы не говорить вовсе, любой ценой. Ему пришлось уговаривать себя даже теперь.

– Добрый вечер, учитель! Знаю, помешал. Уж простите. Учителя не слишком заботились о присвоении мне хороших манер. Их как-то больше интересовали мои туповатые одноклассники.