Сейчас этого не было. Только в первый день он в ужасе сообщил Кейлии, что церер Кроцелл узнала, кто был в экипаже в то злосчастное утро – и то исключительно из-за того, что Северин умудрился проболтаться. Он боялся, что король разозлится, однако Кейлия заверила, что всё уладит. Что, собственно, и сделала: именно она тем же вечером рассказала королю обо всём и смогла убедить его не наказывать Северина. Всегда за все проступки доставалось именно ему и Маркусу, поэтому Кейлия, даже если не была виновата, бралась за разговор с отцом и находила компромисс.
Так было и в этот раз: король не стал предавать случившееся огласке, лишь сделал им выговор и усилил охрану дворца, чтобы они вновь не попытались сбежать. Северин едва не умер от страха и облегчения одновременно, когда Кейлия рассказала ему об этом. Однако по-настоящему ему не стало легче. Он всё ещё был задумчивым, хмурым и нервным, на завтраках и ужинах часто ругался с королём, если тот хотел поговорить об его обучении. Кейлия знала, что церер Кроцелл отчитывается о ходе обучения Северина перед Верховным и королём, но не более того. Северин не рассказывал многого и часто лгал.
Кейлия всегда чувствовала, когда от неё скрывают правду. Верховный говорил, что это из-за магии в её теле, буквально нескольких её капель, которыми она даже не могла управлять в полной мере. Они лишь помогали ей понимать, если кто-то лгал. Также об этом никто, кроме Кейлии, её отца и Верховного, не знал. Она не считала обязанным раскрывать тайну братьям, веря, что имеет право хранить небольшие секреты. И Кейлия никогда намеренно не использовала свой дар против других, лишь в случаях, когда от этого зависела чья-то жизнь, что, впрочем, было редкостью.
Она знала, что Северин ей лжёт, говоря, что он просто устал повторять одно и то же, но не давила. Кейлия хотела, чтобы он, увидев её заботу и любовь, понял, наконец, что она всегда его выслушает, и сам обо всём рассказал. Хотела, чтобы он не чувствовал давления с её стороны, и понимал, что она будет ждать столько, сколько потребуется.
Кейлия знала, каково это – притворяться хорошим наследником, когда сердце, разорванное на кусочки, до сих пор болит. Она притворялась так хорошо, что никто за двенадцать лет, прошедших со смерти её матери, ни разу не видел её слёз или хотя бы минутной слабости.
Но Северин – не она.
Кейлия мягко улыбнулась, накрыла ладонь Северина, которой он держал чашку, своей и сказала:
– Если тебя что-то беспокоит, ты можешь сказать мне.
– Я знаю, – чересчур резко выпалил Северин, о чём, кажется, мгновенно пожалел. Он вздохнул, закрыл лицо руками и пробормотал: – Прости, я… Не хотел. Просто устал. Не хочу этим заниматься.
– Дело в твоей любимой Иштар? – с ехидцей уточнила Кейлия.
Северин посмотрел на неё, поджав губы, и мученически застонал.
– Ладно, ладно, только предполагаю… И всё же, три дня прошло, – напомнила Кейлия. – В чём секрет?
– Нет никакого секрета. Она рассказывает мне об истории магии, о появлении материи и антиматерии, заставляет читать книги… Ничего нового.
– Это плохо?
– Я наизусть выучил всю историю магии где-то… Ах да, точно, после второго наставника, – нахмурившись, закончил Северин. – Тошнит уже! Не хочу больше испытывает терпение дяди, не хочу, чтобы на меня смотрели с жалостью. Почему они просто не могут оставить меня в покое?
«Потому что ты принц, – могла бы ответить Кейлия, зная, что это чистая правда. –
