Я наблюдал за коллегами как через стекло. Видел, как они собираются на планерки, обсуждают проекты, спорят о технических решениях, смеются над чьими-то шутками. А я сидел в стороне, формально присутствуя, но фактически исключенный из живого процесса работы. Меня информировали о решениях постфактум, присылали протоколы совещаний, ставили в копию писем. Я превратился в наблюдателя собственной профессиональной жизни.
– Антон, можешь посмотреть архитектуру модуля аналитики? – подошла ко мне Лена с распечатками схем. – Что-то мне кажется, что мы не учли нагрузку на базу при больших объемах данных.
Я взял схемы, начал изучать. Техническая часть давалась легко – мозг работал, логика функционировала, опыт никуда не делся. Но когда Лена начала объяснять контекст задачи, рассказывать о том, что обсуждалось на вчерашнем совещании с аналитиками, я понял, что упускаю половину информации.
– …и они сказали, что пиковая нагрузка может достигать десяти тысяч запросов в секунду, особенно в конце отчетного периода…
Я кивал, пытался следить за объяснениями, но быстро уставал от необходимости постоянно напрягать внимание. Раньше такой разговор занял бы минут пять, теперь растянулся на полчаса.
– Понял, – сказал я наконец. – Дай мне час, посмотрю внимательно и предложу оптимизацию.
– Спасибо! – Лена улыбнулась, но я заметил в ее глазах что-то похожее на жалость.
Эти взгляды становились все более частыми. Коллеги старались вести себя естественно, но я чувствовал их осторожность. Они говорили со мной медленнее, повторяли важные моменты, избегали сложных технических дискуссий. Меня берегли, как больного ребенка.
Во время обеденного перерыва я обычно шел в кафе на первом этаже, но теперь стал избегать коллективных посещений. Слишком тяжело было сидеть за общим столом, видеть оживленные разговоры и не участвовать в них. Вместо этого я покупал сэндвич и ел в одиночестве, либо вообще оставался на рабочем месте.
– Антон, пойдем с нами обедать, – предложил Максим, один из разработчиков. – Хотим обсудить новый проект, твое мнение было бы полезно.
– Спасибо, но у меня дедлайн по модулю аналитики, – соврал я. – В другой раз.
Максим кивнул с пониманием, но я видел разочарование в его глазах. Раньше мое участие в обсуждениях было естественным и желанным. Теперь я сам исключал себя из командной работы.
К концу недели изоляция стала почти физически ощутимой. Я приходил на работу, выполнял технические задачи, уходил домой. Никаких неформальных разговоров, никаких спонтанных дискуссий, никакого живого общения. Я функционировал как хорошо настроенный инструмент, но перестал быть частью команды.
Дома дела обстояли не лучше. Марина не звонила, не писала сообщений. Квартира казалась музеем нашей прошлой жизни – везде были ее вещи, ее фотографии, следы ее присутствия, но самой Марины не было. Я ходил по комнатам как призрак, трогал ее книги, вдыхал аромат ее духов с подушки, но это только усиливало чувство одиночества.
Попытки связаться с друзьями тоже не приносили облегчения. Алексей, мой старый приятель, несколько раз звонил, но телефонные разговоры превратились в пытку. Я плохо разбирал его речь, постоянно переспрашивал, терял нить беседы.
– Антон, может, встретимся? – предложил он в очередном звонке. – Давно не виделись, поговорим нормально.
– Да, конечно, – согласился я, но в глубине души боялся этой встречи.
