– Ну, – пишет на бумажке инженер, – гипотеза с кино как будто подтвердилась. В каком-то кинобреде мы с вами погрязли.
– Может, эта штука с поездом, – пишет Ступин, – может, она что-то значит? Что это за поезд такой?
Стали вспоминать фильмы про поезд. Да только что тут вспоминать? Фильмов-то много в мире, в каждом втором поезд можно увидеть. Думали, думали, ничего не придумали. А опытный слесарь сидит и только глазами хлопает. Много он всего в жизни повидал, но в такую чертовщину ему ещё не приходилось попадать.
– Ну ладно, – пишет инженер, – посмотрим, что завтра будет.
А завтра и не было ничего. Говорят, что ни Ступин, ни инженер, ни опытный слесарь на следующий день на заводе не появились. Стали их искать, а найти не могут. Нет их нигде. Стали им звонить, а никто не отвечает. По домам к ним пошли, а там говорят, что нет их: спать вечером легли, а утром их и не было уже. Стали в полицию обращаться, больницы обзвонили все, морги тоже – и там нет. Нигде нет. Пропали бесследно и беспричинно. Как сквозь землю провалились.
А может, и не пропадали они никуда. Может, сходили они в цех, слили себе молочка в бутылочку. Ну и выпили его, не дождавшись, пока его лаборатория проверит на всякую заразу. Может, отравились и слегли на месяц, пропали из виду.
А может, и вовсе этого не было. Может, всё это кто-нибудь от скуки придумал. Кто знает?
Телевизор – вещь противоречивая. Странная, даже своенравная в каком-то смысле. С одной стороны, сам процесс вещания с уважением относится к законам природы, строго их соблюдает: то есть никто, к примеру, не говорит электрическому току, что тот неправильно течёт, не в ту сторону или слишком быстро, или, например, не придирается к различным волнам и излучениям – не так, мол, вы колеблетесь, неправильно излучаете, по-другому должно быть. Всех всё устраивает, все довольны. Это с одной стороны. С другой же, когда посмотришь, что, бывает, из телевизора говорят – только за голову схватишься: как только не плюют порой на разные научные вещи, на законы природы и прочее.
Иван Мешков был человеком недоверчивым, но в то же время и доверчивым. Никому и ничему почти что он не доверял. Доверял только телевизору. Говорят, бывало, из телевизора, что, мол, «есть предположение, что русалки существуют» или что «возможно, единороги существуют и по сей день», а Иван внимательно всё это слушает и удивляется.
– Ну надо же, чего только в природе не бывает!
Слова о предположениях и прочие вводные конструкции Иван непроизвольно опускал и превращал откровенную белиберду про русалок и единорогов в состоявшийся факт. И верил в него. Скажут ему про русалок – верит в русалок, про единорогов скажут – поверит и в единорогов.
Однажды сказали из телевизора о возможном конце света через несколько лет. Иван не прошёл мимо, поверил, взял на заметку. Через несколько лет хватился:
– Так что же это? Завтра, получается, конец света!
Иван предпринял все необходимые – на свой взгляд – меры. Расплатился по долгам, прошёлся по знакомым: поругался с теми, с кем всегда хотел поругаться; подрался с теми, с кем уже поругался. Пришёл домой и стал ждать конца света. Сел и сидит. А конца света всё нет и нет, всё никак не наступает конец света, хоть убей.
«Неужели обманули? – подумал он. – Неужели из телевизора обманули?» Сел за стол, написал гневное письмо с жалобой на обман и отправил его не телевидение. Но ответа не последовало. Потом он отправил ещё два письма, а когда и на них ответа не получил, то стал ежедневно строчить по письму. Но всё равно никто ему не отвечал. Решил он тогда поехать на телевидение лично. Приезжает, идёт по коридорам, говорит первому попавшемуся:
