Ответа не было. Тишина, как железная пружина, скрутилась в тугую спираль, и её уже нельзя было раскрутить словами. Собрание явно можно было считать закрытым ещё до того, как кто-нибудь из присутствующих попытается подобрать хотя бы одно уважительное оправдание своему бездействию перед лицом наметившейся катастрофы.
– Мы могли бы… мы могли бы попытаться хоть что-нибудь изменить, чтобы сохранить самоуважение, – неуверенно сделал еще одну, явно бесполезную попытку редактор «ШГ».
Сказав это, он чуть было не прикусил язык. Господи! Сегодня именно такими же словами Карагай пытался убедить его, что нужно всерьез заняться проблемой расчеловечения системы здравоохранения. А что ответил он, редактор?..
Кажется, эти мысли пришли к Долганову не в самое подходящее время… Совершенно расстроенный, он склонился над тарелкой и, как козырьком от яркого солнца, прикрыл глаза рукой.
Это его состояние не осталось незамеченным. Вдоль стола прокатилась волна шушуканья.
Банкир поставил бокал с вином на стол с таким усилием, что он едва не треснул.
– Попытаться? – его голос прозвучал резко, как топор при входе в бревно. – Но что мы можем изменить? Как вы понимаете, это риторический вопрос… Вы, я вижу, Евгений Анатольевич, обиделись. Напрасно. Не обижайтесь. Вы поймите, наша власть, она, действительно, вроде угольного пласта. Давит, чернит, сжимает. Она разрушает и перерабатывает нас, делая из каждого лишь тень того, чем мы могли бы быть.
В этот момент Екатерина Владимировна, довольно улыбнувшись, отпила шампанского и негромко произнесла:
– Ну, что же, мы все-таки красивые тени. Тени, у которых всё хорошо, пока они остаются в своих рамках.
– А я вот всё думаю, – с дальнего конца стола подал голос Алексей Иванов, молодой владелец нескольких современных автомоек, его голос был на удивление глубок и мягок. – Вот вы, Евгений Анатольевич, хотите сохранить газету. Но скажите, для кого она нужна? Для народа? Или для вас, чтобы показать, что свобода ещё жива? Может, пора признать, что мы живём в мире, где правда никому не интересна, если она не продается?
Слова начинающего предпринимателя повисли в воздухе, будто попавшие в невесомость капли воды, и за столом, казалось, каждый почувствовал, что не может легко оспорить эту мысль. Долганов было дернулся, чтобы встать и ответить на вопрос, но только обреченно махнул рукой и плюхнулся обратно на стул, чувствуя, как его внутренний пыл угасает под тяжестью циничных истин. Взяв в руки свой бокал, он уставился в него, словно пытаясь найти в вине ответы на все мучившие его вопросы. Но вино молчало.
И тут, будто изгоняя душевную усталость, Петр Борисов постучал рукояткой ножа по столу.
– Ну, что, хватит нам грустить! – воскликнул он. – Газету не спасли, но вечер прошел замечательно. Так давайте выпьем за нас – людей, которые, несмотря на все проблемы, живут и продолжают работать. Да, мы в шахте, но разве мы не лучшие шахтёры? Мы справляемся!
Его тост был встречен искусственными улыбками, но все охотно подняли бокалы. Это был момент притворного единства – каждый за столом понимал, что живет в клетке, но никто не хотел открыто об этом говорить.
– А ужин-то кто оплачивает? – неожиданно спросила Екатерина Владимировна, повернувшись к хозяину агрофирмы.
– Я, конечно, – ответил он, усмехнувшись. – Пусть не демократию, так хотя бы ужин спасу. Надеюсь, Создатель зачтет, когда будет решать, куда определить меня на вечный пансион.
