Читать онлайн Якуб Микановски - Гудбай, Восточная Европа!

Jacob Mikanowski

Goodbye, Eastern Europe. An Intimate History of a Divided Land

This edition published by arrangement with Frances Goldin Literary Agency, Inc. and Synopsis Literary Agency.

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Copyright © 2023 by Jacob Mikanowski

© Ноури Е. В., перевод на русский язык, 2024

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2024

Я расскажу вам историю земли, которой не существует. Восточной Европы больше нет. У нее нет жителей. Остались только выходцы из таких стран как Словакия, Латвия, Болгария, или городов: Сараево, Лодзь, Мариуполь. Иногда люди говорят, что они родом из регионов или природных зон: сосновых лесов Амазонии, пропитанных дождем холмов Марамуреша, голых скал Албанских Альп.

Но люди не идентифицируют себя как восточноевропейцы. Фраза «Восточная Европа» – удобное прикрытие для аутсайдера, эффектный прием, используемый для сокрытия множества стереотипов, среди которых – бедность, высокий уровень преступности, конфликты на этнической почве – по-настоящему разрушительны. Другие из них просто печальны. Однажды у моего друга, профессора польской и немецкой истории, студент вполне серьезно спросил, правда ли, что Восточная Европа была «мрачным болотом, в котором никто никогда не смеялся».

При таких суровых коннотациях неудивительно, что многие хотят избежать ассоциаций с Восточной Европой. Даже в мире развитых международных отношений регион сдает позиции. За последние тридцать лет этот ярлык сбросили несколько стран подряд. Еще до падения Берлинской стены Чехия, Словакия, Венгрия и Польша объявили себя частью Центральной Европы. Прибалтийские государства Литва, Латвия и Эстония выбрали другую альтернативу и теперь предпочитают считаться членами «северной» зоны. Страны по обе стороны Балкан от Черногории до Румынии отождествили себя с морскими сообществами, расположенными вокруг либо Адриатического, либо Черного моря.

С таким количеством дезертиров Восточная Европа в значительной степени превратилась в ничто. И все же не так давно ее существование было для всех очевидным. Мне достаточно лет, чтобы помнить времена, когда Восточная Европа была реальна и мгновенно узнаваема. В 1986 году сойти со взлетной полосы варшавского аэропорта имени Шопена означало шагнуть в мир, отличный от того, который я оставлял за спиной в пригороде Пенсильвании. Как и в остальных странах за железным занавесом, это был мир, живущий по собственным правилам. Да, в Варшаве в то время нельзя было найти ветчину, но люди стояли в очередях, чтобы купить новые переводы иностранной художественной литературы. Никто не голосовал, но политику обсуждали абсолютно все. Даже запах в воздухе был другим: зимой жгли бурый уголь, летом тянуло прохладой немытых площадок. Сегодня любой из этих ароматов мгновенно переносит меня в утраченные сказки моего детства.

В те дни коммунизм придавал Восточной Европе ощутимое присутствие на мировой арене, скреплял ее в единый организм. До эпохальных преобразований, вызванных революциями 1989–1991 годов, вся обширная территория континента от Эстонии на севере до Албании на юге, от Украины на востоке до Чехословакии на западе принадлежала империи Красной Звезды.

Восточная Европа впервые стала выделяться среди стран остальной Европы именно как пограничная область между несколькими религиозными общинами. Язычество просуществовало здесь дольше, чем где-либо еще на континенте, и именно оно наложило глубокий отпечаток на фольклор и народные верования. Когда около 1000 года христианство все-таки появилось, сразу в двух разных формах – католической и восточно-православной школы – оно заложило фундамент для первой из многочисленных религиозных конфессий региона. Ислам появился несколькими столетиями позже, его распространили вторгшиеся на эту территорию турки-османы и татары. К 1492 году весь Балканский полуостров принадлежал Дар-аль-Исламу, да и до сих пор далеко на севере, вплоть до Вильнюса в Литве, можно найти разбросанные тут и там мечети.

В том же году, когда Фердинанд и Изабелла Испанские выслали из своего королевства евреев, осуществив последнее в длинной череде подобных изгнаний из христианских стран Запада, Османская империя пригласила их поселиться в своих крупнейших городах. К тому времени Восток выступал колыбелью европейского еврейства. По мере того как западноевропейские страны одна за другой гнали своих евреев, восточноевропейские королевства их привечали.

На протяжении большей части своей истории Восточная Европа заселялась пограничными общинами: они занимали пустующие территории, которые ранее не обрабатывались или которые обезлюдели из-за длительных войн. Многочисленные волны иммиграции придали большей ее части характер, совершенно непохожий на Западную Европу (или на большую часть России, если уж на то пошло). В Восточной Европе можно было запросто встретить католиков и православных христиан, живущих в непосредственной близости от евреев и мусульман. Это территориальное наложение нескольких религий привело к невозможности навязывать догму какой-либо отдельной веры. Таким образом, Восточная Европа стала убежищем для религиозных маргиналов и еретиков. Всевозможные богомилы, гуситы, франкисты и алевиты оставили глубокий след в культуре региона. То же самое произошло с целым рядом магов, алхимиков и оккультистов, чье совместное присутствие превратило Восточную Европу в главную на континенте тренировочную площадку для темных сил.

Сегодня большинство евреев с этой земли исчезло; значительно уменьшилось и исламское присутствие. Настоящих алхимиков найти еще труднее. Те м не менее во многих местах можно ощутить тяжесть этого наследия. На протяжении многих лет в поисках следов исчезающего религиозного многообразия я проехал внушительную дистанцию: от суфийских святынь Добруджи в Румынии до последних деревянных синагог Жемайтии в Литве. Для меня это паломничество связано и с личными поисками. Происхождение моей семьи – наполовину еврейской, наполовину католической – тоже несет в себе отпечатки разнообразия давно минувших веков.

В этой книге я не описывал свою семейную историю, но вплел ее в общую канву. Польский поэт Чеслав Милош заметил, что «осознание своего происхождения подобно якорному канату, погруженному в глубину», без которого «историческая интуиция практически невозможна». Так было и для меня: мои предки заложили основу всего, о чем я пишу.

Как представитель очень маленькой общины польскоязычных евреев, я родился в культуре, которая теперь практически исчезла, в мире светской еврейской интеллигенции, которая страстно любила литературное наследие Польши, но опасалась его сочетания с католицизмом и национализмом. Идейными вдохновителями общины служили поэты и авторы рассказов, а не генералы или святые, а книжные полки были забиты присланными из Парижа эмигрантскими журналами с пожелтевшими корешками.

Но это только история половины моей семьи. Другая, христианская, половина состояла из конкурирующих слоев населения, разделенных по классам и профессиям. Некоторые были крестьянами, а некоторые – ремесленниками. Встречались даже аристократы и приближенные королей. Несмотря на то что своими корнями мое генеалогическое древо уходило в Венгрию, Литву, Германию и Чешские земли, все мои предки считали себя поляками. Процесс формирования такого коллективного сознания занял несколько столетий.

Огромная разница в моей семье наблюдалась между евреями и христианами, простолюдинами и дворянами, поляками и неполяками. Это было характерно для единой всеобъемлющей социальной модели. В Восточной Европе в степени, неизвестной большинству представителей остального мира, религия, этническая принадлежность и класс брались в расчет в совокупности и очерчивали границы профессии и касты. Землевладельцы, арендаторы и горожане обычно говорили на разных языках и принадлежали к разным конфессиям. Благодаря этому люди могли жить бок о бок и в то же время принадлежать к совершенно разным социальным мирам. Соседи были чужими друг другу до тех пор, пока оставались в силе старые табу.

На протяжении веков традиционные общества Восточной Европы чаще всего напоминали разноцветный гобелен. Многообразие не было побочным продуктом этой системы – оно лежало в ее основе и служило скрепой. Да, подобная близость различных вер и языков необязательно приводила к гармонии. Такой древний уклад зависел от поддержания строгих различий между классами и религиями. Когда в XX веке эти различия унифицировали, люди не только обрели новую меру свободы, но и подверглись новым опасностям. В моей семье сочетание христианина и еврея, фермера и аристократа стало возможным только благодаря тотальной катастрофе Второй мировой войны. Пересечение границ всегда было делом нелегким; среди семейных легенд полно историй про то, кто кого сторонился, кто разругался с кем на десятилетия, кого разлучили против воли и так далее. Таких историй предостаточно и в других семьях Восточной Европы. Бесчисленные союзы раскололись из-за новых границ, приверженности старым религиям или, наоборот, новаторским конкурирующим идеям.

Мое собственное неоднозначное происхождение представляет собой непростое наследие. Из-за него я склонен рассматривать историю Восточной Европы не столько как историю наций и государств, сколько как беспрерывное противоборство конкурирующих религиозных систем. Политические дебаты в Восточной Европе часто вращаются вокруг трактовок Священного Писания. В течение XX века фашизм, коммунизм и национализм предоставили людям новые мощные источники переосмысления. Везде, где массово принимались эти идеологии, религиозные модели не сдавали позиций ни в качестве идеологической основы, ни в качестве конкурента политическим системам. На протяжении веков Восточная Европа была колыбелью искателей. Ее народ, менее развитый в экономическом отношении, чем на Западе, но открытый богатству религиозных и мессианских традиций, давно мечтал о внезапном, преобразующем скачке в будущее. Люди, живущие здесь, стремились к земной свободе.