Гурджиев и Успенский - страница 42

Излагая “астральную теорию”, Успенский отмечает, что, хотя в теософии и оккультной литературе существуют различные описания астральной сферы, “доказательств объективного существования астральной сферы все же не приводится нигде”[206].

Он отмечает общий недостаток современных спиритуалистических и теософских теорий относительно “астральной материи”. Пространство и время трактуются ими с позиций старой физики. В этих теориях “духи и астральные существа” живут в четырехмерном пространстве, тогда как их время воспринимается как время обычных физических объектов. Успенский писал: “Это невозможно. Если ‘тонкие состояния материи’ создают тела различного пространственного существования, то они должны иметь и различное существование во времени. Но эта идея не вошла в сферу теософской и спиритуалистической мысли”[207]. Необходимость сопряжения пространственных и временных параметров – идея, известная из традиции гностических школ (вспомним понятие пространственно-временных эонов) и утерянная современной теософской и оккультной мыслью, – была осознана русским мыслителем, сделавшим значительный вклад в разработку проблемы четвертого измерения. Неслучайно в русских интеллектуальных кругах П. Д. Успенский был известен как “Успенский – четвертое измерение”.

В работе Успенского над проблемой четвертого измерения сошлись три его основных пристрастия: продолжавшееся увлечение теософской и оккультной литературой, непрекращавшиеся мистические эксперименты и интерес к созданию новой системы мысли – новой модели вселенной. Исследование четвертого измерения продемонстрировало серьезность, с которой Успенский относился к науке и научному обоснованию феномена. Он надеялся найти научные доказательства своим мистическим откровениям, хотя, согласно Дж. Уэббу, “Успенский менее всего впечатляет там, где он пытается быть “научным”. Он не доказывает ничего… но раскрывает перед нами поразительные возможности”[208].

Успенский совершил существенный переход от квазинаучных концепций времени и пространства к проблеме нового восприятия и интерпретаций реальности. Он полагал, что если пространство – это инструмент сознания (теософская концепция и одно из допущений Хинтона, которые Успенский разделял), то тогда два различных пространства – трехмерное и четырехмерное – это два разных модуса сознания, два “способа восприятия” реальности. Эти новые способы восприятия стали центральной идеей книги Успенского Tertium Organum.

Ни один из методов (оккультный, научный и мистический), применяемых Успенским для решения проблемы четвертого измерения, казалось, полностью не разрешил проблемы, и все три метода, используемые вместе, не смогли привести его к окончательному решению. Тем не менее работа Успенского создала прецедент синкретического подхода, который выразился в оригинальной попытке свести воедино мистическую интуицию, оккультное знание и научное обоснование. При таком подходе проявился феномен многомерного и многоуровневого мышления, которое рассматривалось некоторыми более поздними последователями Успенского как мышление “нового качества”.

Название его книги Tertium Organum выражает его стремление к новым формам мышления. В этой работе Успенский дает ряд примеров спонтанных мыслительных “инсайтов”, или “вспышек вдохновения”, которые стали характеристикой его мышления. Эти внезапные “вспышки” были разрешением напряжения между его духовной интуицией (подкрепленной его мистическими экспериментами) и научной методологией. Такой “вспышкой вдохновения” была его интуитивная догадка, что четвертое измерение не может быть “увидено” обычным зрением и что необходим иной “инструмент”, который сделает возможным визуализацию четвертого измерения. Не менее впечатляющим, хотя и противоречащим его предыдущему заключению, было обнаружение Успенским “диаграммы” четвертого измерения в природе – деревья без листьев зимой с симметрично раскинутыми ветвями, снежинки, снежные кружева на замерзших оконных стеклах, а также образы “нового восприятия” – стая птиц, летящая с севера и “знающая” свою перелетную тропу, или инженер, “видящий” свой мост, когда он делает еще только первые наброски на бумаге и т. п.