– И что я должен буду делать, служа в этом полку?
– Самой главной обязанностью будет пресечение смуты. Услышать, как кто шепчет крамольные речи, плетет заговоры супротив матушки Анны Иоанновны или приближенных ее. Более того: если кто-то покажется вам колеблющимся, подтолкните его к принятию решения, чтобы мы смогли взять голубчика, покуда тот не натворил немалых бед.
Понятно, из меня готовят информатора и… провокатора. «Достойное» начало карьеры, Игорь Николаевич. Зато сколько препон сразу будет преодолено: выйду из тюрьмы, заручусь покровительством на очень высоком уровне, стану офицером, перепрыгнув большую планку, смогу предотвратить грядущий заговор. Как все изумительно складывается, какой подарок, прямо-таки рождественский!
– Нет, Андрей Иванович, – твердо объявил я. – Прошу извинить покорно, но вашего предложения принять не могу.
Наступила долгая тревожная пауза. Ушаков задумчиво смотрел на меня, сжимая и разжимая кулаки. На лице его отражалась широкая гамма чувств – от раздражения до недоумения.
Я сидел ни жив ни мертв. Если всесильный глава Тайной канцелярии обрушит весь гнев на несчастного фон Гофена, от меня и мокрого места не останется.
Ушаков откинулся на спинку высокого кресла и безапелляционно заявил:
– Подумайте, барон, хорошенько подумайте. Второго раза не будет. Я предложениями не разбрасываюсь. Многие приняли бы, не раздумывая.
– Очень хорошо вас понимаю, однако решения не изменю, – заикаясь, произнес я, холодея от проявленного безрассудства.
Мысль о том, что этим я могу поломать и жизнь Карла, пришла в голову значительно позже.
– А не боитесь, барон, что после отказа я велю, скажем, закопать вас живьем? – сухо осведомился генерал.
– Очень боюсь.
– Тогда в чем дело? – Генерал нахмурился. – Почитаете нашу службу бесчестием?
– Помилуйте, Андрей Иванович. Разве может служение родине быть бесчестным? Но ведь не всегда известно, когда ты служишь стране, а когда выступаешь марионеткой в чужих руках.
– И за меньшие слова люди языков лишались. С огнем играете, фон Гофен, – покачал головой Ушаков. – Боюсь, мой долг возбудить супротив вас новое расследование.
– Что это вам даст, Андрей Иванович? Ну, повеселятся ваши каты: ребра переломают, мясо кнутами вырвут, иголки под ногти позагоняют. И что? Каков будет результат? Сломать меня не проблема, и не такие у вас после пыток ноги целовали. Натешите самолюбие, а какая от того польза стране выйдет?
– Одним болтливым наглецом станет меньше, – просто констатировал Ушаков.
– И все? Стоит ради этого запускать государственную машину? Неужто нет дел поважнее? Все воры пойманы, предатели по дубам развешены, а иностранные шпионы в казематы посажены… Все, Андрей Иванович?
– Это упрек? Да я тебя… – Ушаков побелел от злости, – в порошок сотру, мерзавца этакого.
– Постойте, не наломайте дров, господин генерал. Простите мою вольность. Я никоим образом не хотел задеть ваши чувства.
Ушаков быстро взял себя в руки и заговорил спокойным тоном:
– Тогда как прикажете понимать?
– Вопрос в том, кто вам нужен, Андрей Иванович. Если ищете доносчика, презираемого всеми, в том числе и товарищами, то я не являюсь подходящей кандидатурой. Бегать в Тайную канцелярию с криками «Слово и дело» из-за того, что кто-то по глупости ляпнет что-то не вполне подобающее в адрес императрицы или членов ее кабинета, – не для меня. Уверен, вы завалены такими делами и сыты по горло.
