– Ты это серьезно?
– Попрошу – если по-русски, то – на вы.
– Если вы серьезно, я могу вообще не разговаривать.
– Как тогда просить?
– Что?
– Ну, если ты будешь у меня просить.
– Не могу додуматься, что у вас, мэм, можно просить, если вы прожили в лесу все четыре года войны.
– Какой войны? Впрочем, если вам интересно, я могу общаться с медведем.
– На его языке?
– Без языка.
– Что за секс без языка?
– Дело не в том, сэр, что секс существует, а в том, что он существует не в одиночестве.
– Вы думаете, и им можно заниматься в уме только?
Она промолчала и взялась за лопату, паровоз пошел быстрее, хорошо, что хоть что-то стало мне понятно – он кочегар. Почему?
– Есть захочешь – если есть работа, – ответила она, однако, через медведя. Удивительно, честное слово! Но уже начало приедаться, как то, что было, а теперь, увы далече, впрочем, как и раньше.
– В голове у человека есть своя Энигма, – сказала она, и ясно:
– От души.
– Ты неправильно бросаешь эти колуны в топку паровоза.
– Покажи, как надо.
И показал, удивившись, что огромное полено улетело так далеко, что при попытке его достать обратно, я оставил в этой топке пилотку, подаренную мне Ваном, как символ, что каждый на пенсии может стать офицером. Или, по крайней мере, его фуражка будет об этом напрямую свидетельствовать.
– Впереди станция! – прошел сигнал через медведя.
– Он на самом деле соображает! – опять обрадовался я, что кругом-то, оказывается:
– Луды, – хотя и более-менее метаморфоз-ированные.
– Ты не думаешь, что это твоя же мысль, просто отраженная от его первобытного архипелага сознания.
– Это одно и тоже, – смело согласился я с тут же пришедшей посылкой медведя.
Как и сказано в Библии:
– Сами вы можете не всё, поэтому Остальное должны, однако:
– Просить.
– Кто это сказал, Алан Тьюринг?
– Есс, мэм. Повторив при этом слова Апостола Павла.
– У тебя всегда одно и то же: чуть что что-то превышающее уровень общей образованности – значит, это открыл Апостол Павел.
– А разница? – только и смог я хоть как-то с ней согласиться. Но добавил для точности:
– Я часто зову на помощь и Петра.
– Первого?
– Мэм, сейчас не до шуток, впереди станция, где немцы ведут инженерные работы.
Медведь сунулся было взять лопату, бросать уголь, но поняв, что ошибся:
– Угля давно нет, че ты там гребешь, Гришка?
И он разослал нам Молнию:
– Химичу, чтобы на станции уголь был.
– Зря, – сказал я, – зря мы связались с этим медведем, Гришкой.
– Ибо?
– Что ибо? Ах, ибо! Ибо, на станции и так есть уголь, если его там нет – значит и не будет.
– Не вижу логики, – опять разослал медведь сообщения по нашему бескультурью.
– На кочегара учится.
– Ничего не получится.
Однако на рельсах кипела работа, и перед нашим прибытием их специально разобрали.
Я высунулся в окно и мяукнул:
– Я был настолько неправ, что совсем ошибся. – И добавил: – Это немцы.
И честное слово натурально услышал:
– Ты Муссолини надеялся здесь встретить?
– Я в плен к немцам не собираюсь! – ахнул и меня вытащили прямо в окно и начали качать, как:
– Ну, извините, не Муссолини же же!
Медведь вышел первым, но не он же будет на самом деле толкать речь, и хорошо, что так и вышло, он сел на скамейку у склада – но не думаю, что тушенки – и начал, точнее, попытался чистить ногти пилкой – я вздохнул облегченно:
– Не очень-то у него и получается, – следовательно: натуральный – не прикидывается.
Так получается, что чему-то уже перестал удивляться, а что-то всё равно:
