– Возмущает, – ибо:
– Так-то и я могу! – ничего не делать.
Подошел и дал ему по морде. Ко мне бросились со всех сторон:
– Что?
– Ты зачем его ударил – это наш.
– Надеюсь не Хим-Лер?
– Гауптман, – шепнул, не глядя на меня кто-то рядом. А немка закончила:
– Мост готов к взятию? – ибо другого ответа, кроме:
– Да, Телохранитель, – не ждала.
Я так и остался при своем мнении, что это подставной отряд, а вот для взятия каких укреплений, то ли красных, то ли белых – или, что у них есть еще там, скорее всего, немецких – пока не понял, так как и соображал:
– Моё задание в понятных мне координатах – так и не получил.
Что, видимо, и значит, отвечать придется и тем, и другим одно и тоже:
– Ми не знали.
– Тогда уж лирикой заниматься будет поздно, – услышал буквально над ухом, и махнул, как надоедливой мухе:
– Ну чё ты подлетаешь, как змея – незаметно?!
– Заводи Шарманку, поехали.
– Куда?
– Туда!
– На Мост?
– Почему с большой буквы?
– Он, наверное, стратегического значения?
– Здесь без стратегии вообще уже нельзя говорить беспредметно.
– Потому что со стратегией предметно?
– Ты начинаешь кое-что понимать, пленный.
Хотел возразить, что не я пленный машинист на службе у вермахта, а наоборот, они везут меня туда, куда мне было доверено:
– На взятие Моста любой ценой, – следовательно, использование медведей и незнакомых иностранок при выполнении этого задания не исключалось.
– Гауптман.
– Что, я гауптман? А-а, медведь тогда кто?
– Телохранитель.
– Теперь уж я ничего или даже мало, что понимаю, – сказал я, но про себя, ибо вот так спросить своего любимого руководителя:
– Ну, кто ты такой? – не мог пока что потенциально даже.
Я чувствовал за собой какое-то прикрытие, но также и понимал, что его мало не только для дополнительного вопроса к ней, но и потенциального разлегания на пляже вместе еще более-менее. Так-то бы наоборот, но не могу от нее отказаться даже в мыслях.
Мы отъехали, и я решил запомнить на всякий случай, что ни одного из немцев:
– Так и не расстреляли. – С другой стороны:
– Меня тоже.
Я тронул паровоз, но скоро начал возмущаться:
– Что-то всё так похоже!
– Окей.
– Я думаю, мы никуда не едем.
– Это не в твоей компетенции, – сказала Елка, я даже отшатнулся от такого предположения, но больше оно мне ничего не сказало, но я еще некоторое время не убирал голову из-под пространственного расположения кабины пилота.
Но всё равно, мне казалось, что этот встречный ветер уже был моим спутником, – но только:
– В обратном направлении! – и только сейчас решил, что мы едем назад.
Но поезд проскочил мимо Кр-асивого Места, как пассажирская Стрела, мимо кладбища, даже не задумываясь:
– Могут и здесь быть живые, как Алан Тьюринг, забитый в гроб еще не совсем живым.
Я сказал живым? Ну, может быть, и так.
– Где медведь? – спросил я.
– Спит.
– Хотел спросить его.
– Говори, я отвечу.
– Кто будет бросать уголь в топку паровоза?
– Ты не можешь?
– Нет.
– Почему?
– Потом деревенение спины переходит и на судороги мозга.
Впереди был мост через реку. И я кивком головы сообщил ей об этом.
– Не беспокойтесь, дорогой сэр, он сломан.
– Я не верю.
– Почему?
– Ты должна была говорить об этом раньше.
– Прости, я задумалась.
– Я тебе не верю.
– Хочешь немного секса?
– Во-первых, я не знаю, как у вас это делается.
– Во-вторых?
– Что во-вторых? Ах, во-вторых, ты хочешь, чтобы я не заметил:
– Мост частично разрушен, – сказала она.
– Уже поздно пить даже чешское безалкогольное пиво – мы упадем в пропасть на дне которой находится вода, и не разобьемся только в том случае, если глубина достаточна для замедления нашего свободного падения.
