– Сегодня у нас здесь свадьба, – сообщили.
Немка спросила строго:
– Потому даже поезда останавливаете?
– Обязательно, – улыбнулась собачьей мордой новая повариха, а что она может было так прямо и написано на ее лице:
– Картофель только в мундире, сельдь – местно-пойманную, ну и всё, пожалуй, даже не назвала прославленного в первый наш раз Стуком:
– Клюквенного компота, настойки из клюквы с добавлением шишек, рыбы жареной и вообще самогон в любом количестве вместо спирта, а откуда сахар – большой, так сказать, ответ, и такой большой, что даже не требует ответа.
Меня во время этого еще не окончившегося банкета с картофелем в мундире и сельдью натюрлих – что значит, поймали и припустили с лавровым листом, чуть посоля – потащили сначала, по пьяной глупости за баню, как местного прохиндея, но скоро – через час слишком – одумались от и так натопили баню, что пришлось сознаться после их пыток в разных не только положениях, но и состояния:
– Я есть Дэниэл Дэй-Льюис.
– Спасибо, что напомнил, – сказала одна, а другая тоже:
– А то мы чуть не забыли. – И были. Имеется в виду, с такой отключке, что, когда вышли утром из этой парной:
– Никого, – даже поварихи и то нет, – зевнула одна, и я понял, что им сосем не страшно, а так-то, как я – с первого раза – не только испугался, что паровоз ушел без меня, и теперь заставят, как Микеланджело работать простым каменотесом, хотя, может быть, и редких артефактов.
– Не называй нас артефактами.
– Потому что это правда?
– Точно, мы Арбайт-Факты, – улыбнулась большими зубами вторая.
И я понял, пока мы катались туда-сюда сначала на соседнюю станцию, те, кто там был на самом деле, а не саперный батальон, который нас встретил, как дорогих гостей:
– Теперь заняли лежбище Вана и Мана, а также той, с которой я раньше был, ибо эту уже и не помню, так двое с носилками и медведь, а был ли один из них я – уже есть достаточно оснований сомневаться.
Следующей ночью, когда они опять, как барыни, разлеглись на ночной крыше – я бежал, но именно решился только от испуга:
– Комары их не кусают, – почему и понятно, что они такие алюминиево-серебряные, как рудники Владимира, – но!
Золотые лучше. И бежал, одеваясь на ходу, что леших здесь, если и нет, то их ольчихи, как по команде:
– Обязательно буду, – шатаюцца.
И вдруг слышу, почти, как во сне:
– Ты где был?
– Что значит, где?
– Резину тянет, – проинтонировал Медведь, – обмануть хочет, дурилка еловая-шишковидная.
Гляжу прямо почти на меня идет паровоз таким тихим накатом, что ясно, и сам боится нарушить тишину ночного леса, – а то?
– Дак, естественно, война хотя и кончилась, но ее Недолет еще находится в действии.
– Садись быстрее, – практически прошипела – не забыть, как ее звали, а еще лучше вспомнить – пока нас не нашел луч лазера, – и, естественно, испугала меня, да так сильно, что я, как нарочно, сорвался с подножки.
– Ну, ты чё? – вякнул и медведь.
– Слишком быстро идет эта кочегарка, я не успел.
– Он не успел, – только и согласилась Она. – Но я понял наоборот, что, осуждает, и сказал:
– Я никуда не поеду!
– Я те не поезду, бегом побежишь, не только наш, ихний паровоз обгонишь!
Пришлось согласиться. А на что, собственно, опять на Берлин?
– Мы так никогда не доедем до Туда, – сказал, прежде чем взять совковую лопату.
– Мы специально тянули время, чтобы попасть в туннель времени, способный доставить нас сразу до Берлина, – сказала Она – пока так и не мог вспомнить, кто это, если рассуждать по-человечески, с именами отчествами.
