– Какая наша цель? – спросил я, когда наша кочегарка разошлась до невидимого мелькания сосен.
Взять хоть Кальтенбруннера в плен, или кого-нибудь другого? Может быть Хи?
– Может быть, Хи? – шаркнул лапой медведь.
– Ты зачем его передразниваешь? – укорила медведя и – ну, Она.
И я спросил ее, пока медведь пошел еще раз проверить вагон-ресторан, купе для прислуги, и сам отдельный вагон для потенциального высокоразвитого интеллекта той Барышни-Крестьянки, которую мы возьмем в плен. Но, возможно, это действительно, мужик здоровенный, страшно смотреть.
– А ты и не смотри.
– Ась? – и я свернулся калачиком и его подножия. – Ибо:
– Медведя что-то долго нет, ты не сходишь?
– Куда и зачем?
– Он запропастился.
– Скажи мне сначала, как тебя зовут, а то не в одиозной ситуации я стесняюсь.
– Ты мне клялся в любви?
– Не помню.
– Как это не помню, это помню, то не помню – так не бывает.
С другой стороны, могу и напомнить.
И взяла меня в такие клещи, что хоть волком вой, а отдать всё, что накопилось за последние часы – придется.
– Я не буду.
– Почему?
– Ну, ты не понимаешь, что ли?! – замкнулся я в сердцах.
– Керосин израсходован даже из резервов?
– Естественно, мэм, – промямлил я.
– Естественно, мэм, – передразнила она меня. И хотела ударить.
А с другой стороны, ты будешь плохо выглядеть, а это может повредить делу, – и толкнула меня в задний проход.
Хотелось что-то сказать, но не вышло: она уже крутила колесо истории, добавляющее газу до отказу. И только услышал последнее, что она прошипела:
– Всё надо делать самому самой. – Решил:
– Только послышалось.
– Раньше, до войны, она была гимнасткой. Нет, нет! Но, кем – так и не успел сохранить промелькнувшее мгновенье.
И промелькнуло, как лента телетайпа:
– Художница. – Но подумал:
– Может быть, а к пониманию реальности – отношения не имеет абсолютно.
Да и не может художница обладать такой силой удара, что до сих пор ломит, а сосредоточиться, чтобы понять точно:
– Где? – не могу.
И даже, если спросят:
– Она тебя била, – скажу:
– Нет, – потому что, если и вспомню, то однозначно, не всё.
Но многое, думаю, в моих силах. Хотя и только в потенциале, да и можно ли разгадать тайну, которая еще неизвестна точно, как Чаша Грааля:
– Ибо, какой в ней смысл, если даже она находится где-то там, где существует?
Непонятно, что надо искать, не Картину же Леонардо да Винчи, на самом деле.
Поезд проскочил несколько станций спокойно, но потом за нами послали целый вооруженный эшелон, мечтая, что захватят тоже, как минимум, дивизию, ибо разрушения, оставленные на двух предпоследних станциях, были сделаны очень большие.
Но мне, даже не доложили:
– Как? – да и сам я был поставлен готовить немецкий колбасы – точнее:
– Колбаски, – ибо возразил этой Прохиндиде:
– Да вы что?!
– А что?
Хотел ответить, что, мол, обосретесь, с пережора с непривычки, но решил поиграть в культурную миссию, ответил:
– Дак, все обожрутся, как поросята, что потом с ними делать?
И она даже чуть не прослезилась, что прокололась в своей увлеченности дезинформацией в отношении меня, – сказала:
– Это наши, немцы. – В это время я держал в руках кочергу, и был счастлив после ее ухода, что не съел ее, как гарнир к даже не доставшейся мне колбасе.
Тут она вернулась и ласково поблагодарила:
– Особо не напрягайся – ты тоже немец. – Спрашивается:
– Ну, ты-то откуда всё знаешь?! – и хотел даже плюнуть вслед закрывшейся за ней моей лавочки, но она опять ее приоткрыла и погрозила мне пальцем:
