– К атаке на мост, впе-еред-д!
– Это сзади, – сказала Лиговка, не подумавши, что если паровоз стоит передом к Концу нашего леса, это еще не значит, что нельзя двигаться задом.
И когда все промолчали, и решение, значит, было принято без прямого противодействия, вынудил самого себя признаться, в ответ на задержавшийся их знак молчания:
– Неужели у нас нет машиниста?
Почти каждый попытался влезть с предложением:
– Я поведу, – но уже после того, как мной было объявлено:
– Машинист на двойном тарифе.
Даже Лиговка доходчиво пояснила, когда позвала меня в отдельный блиндаж:
– Кочегара у меня почти никогда нет – это раз, и всё делать самой приходится – два.
Честно, мне иногда кажется, что я даже и родилась в Аргентине.
– Хочешь заранее накопить валюты на стометровый, но свой участок моря?
И она согласились, хотя и только на кочегара, ибо вежливо попросил понять, что здесь только:
– Я имею возможность делать предложения.
Все же сделали немного по-другому:
– Подошли почти к самому Краю Конца, чтобы сделать полный разворот на его вертушке, но недопоняли, что эти Немсы оставили на этой последней остановке засаду, чтобы только предупредить для начала:
– А дальше некуда, – ибо, если вы промахнетесь, то назад уже никогда не вернетесь. – И значит:
– Заработал их пулемет Пила Хи, или Крестовик, и прямо по нашему тендеру – или что у них есть еще там:
– Чтобы защитить машиниста от агрессии окружающей среди, но не медведей, в данном случае, не от недостатка топлива между перегонами, а вот этой Эмгой, чьё имя пока еще никому не принадлежало.
Паровоз забуксовал, и я попросил Лиговку посмотреть
– Что именно, сэр, сколько человек вы зарезали сразу, или хотите, чтобы я составила акт с протоколом и подписью, выдав эти жертвы за уловки медведя хитро, так сказать:
– Жопого?
– Не думаю, что Медведь – не знаю его имени отчества, а его партийной клички, тем более, – уже принял решение, на чьей стороне принять участие.
– Почему?
– Ты с ним говорила?
– Нет.
– Ну, вот пойди пройдись, – и столкнул ее в снег, который был – не был – уже не так важно, ибо буквально всё вспоминать уже поздно, как говорят про Ляо Цзы:
– Вы можете назвать тот контекст, в которой он вставил это своё изречение, что, допустим:
– Весь мир театр, а люди в нем актеры?
– В данном, конкретном случае, да, но в принципе, его контекст всегда тот, в котором вы его вспомнили.
И она предложила:
– Надо его поймать.
– Согласен, но не сейчас.
– Когда?
– Вот оставлю тебя здесь одну для прикрытия моего отхода, у него и сразу запишешься на прием.
– Иди, только скажи мне сначала, что у нас здесь: бумага или ее печать?
Как я и предвидел, оказалось достаточно уверенности, что просто:
– Есть. – Никаких аргументов в пользу очередности не поступило.
И я покатил в обратную сторону, оставив и своих, и чужих в ужасе недоумения, как я сам решил:
– Неужели не жаль дров?!
Тем не менее, пока засады не было, но, как говорится:
– Радоваться всегда рано, – и хорошо, успел увидеть: впереди нет рельсов.
Разобрали свои сволочи, чтобы намеренно не пустить к мосту. И хорошо, если партизаны, а так-то решил: Стук.
Ведет, гад, игру под своё руководство, но кем я его назначил – забыл, скорее всего, вообще не дал такого приказа, чтобы этого урюка привели к присяге, как Гэби.
Вообще, надо сказать, что, исследуя историю создания реактивных снарядов, вынужден признать, что не немецкие шпионы-диверсанты затормозили их создание к моменту решающих боев здесь, а само пространство так устроено:
