– Не только Ле, Каю Маю и Фидю Эю – были чисто лазутчиками какой-то группировки, но и не только надеялись, но были в абсолютной уверенности:
– Все так! – и очень поразились до себя не узнавания, – что я:
– Не из их стаи.
Как?!
Вот честно, я не знал, что это имеет такое решающее значение, хотя и было известно, что со всего курса – на котором я раньше учился – берут в аспирантуру только одного парня, который отличался от всех остальных только двумя пунктами:
– Состоял в бюро самого университета, а не факультета, как почти все остальные известные мне, – плюс:
– Пересдавал любую четверку хоть по пять раз – ему давали такую возможность в учебной части, или так вообще можно было делать, но мы не знали, ибо никогда такой привилегией и не пользовались.
И третье – как про него отзывались его сокурсники – на один курс старше нас:
– Не только ничего не понимает в происходящем в науке и ее нервной патологии, куда он собрался, – но и не собирается.
И.
И никто – почти – кроме одного парня в моей бывшей группе и одной старосты там же:
– Что это не только не имеет смысла, но и вообще никому не нужно, хотя, может, и слышали, – но:
– Кто может в такое поверить на самом деле, – а?
Я – если и да, то далеко не каждый день.
И, значит, не расстаюсь я с тобою, родная моя сторона, не нужно мне солнце чужое, чужая земля – так и не досталась, как и Робинзону Крузо, ибо Пятница оказался мужчиной, а они не умеют рожать по-человечески.
Однако, бой за реальность, оказался сильнее, чем бой Данте с Призраками Ада.
Никто даже не делал вид, что не понимает, о чем я говорю, – ибо:
– Может оно и да, но:
– Так не бывает в реальности!
Потому что все поверили: практика – критерий истины.
И:
– Неужели каждый, или только избранные, это те, кто:
– Послан в сторону иную?
Написал статью, а точнее, это уже было эссе, без особого понимания, что оно имеет принципиальную разницу со статьей. Не просто мне так легче, или больше нравится, а сама конструкции эссе является доказательством правоты мира, однако:
– Не только этого.
И эссе – в отличие от статьи – не требовало заседания ученого совета для своего одобрения. Ибо оппонент трахался тут же, прямо при всех на этом заседании, и был даже рад, как царь Агриппа:
– И я могу, господи?!
Как и сказано Иисусом Христом:
– Никто не уйдет без подарка.
Подарка, однако, обещания жизни вечной, или пока еще только ее возможности.
И надо думать, доказательство – это ее наступление, – даже, если это еще не совсем заметно.
Ибо, какой смысл в Повести Белкина Метель, если не видно никакого? Только один – считается, который и доказала революция 17-го года:
– И никакого смысла нет вообще, – все рабы и должны быть уничтожены, как люди.
Удивляет, что все мы в это поверили.
И хорошо, что Борис Парамонов ошибся, назвав ученого поэтом, предсказывающим назад, имея – как оказалось в виду сразу не только Гегеля, но и:
– Пастернака и даже Юрия Тынянова, – что – как теперь выясняют некоторые личности с полной на то серьезностью:
– Да не Гегеля, чтобы он и родился только после 20-го съезда! – а:
– Шлегеля!
И можно потом плести любую околесицу про созвучность и удобоваримость всех слов в разной или наоборот, одинаковой степени:
– Макароны сначала бросать – в неизвестно еще подсоленную ли воду – или картошку, вечно прущуюся поперед всех в это пекло?
Я – думал:
– Просто они слона не замечают, – нет, оказывается, не потому не замечают Гегеля, что он маленький-маленький, лысый такой человечек-гном, так как все хорошие для прозвищ места уже занял:
