Каждый день для него был повторением будущего. Он просыпался, зная, кто умрёт завтра, кто уволится с работы через месяц, кто предаст его через год. Он знал, что через неделю его бросят, но ещё не начал встречаться с девушкой.
Время для него текло вспять. Он входил в каждое мгновение уже с его результатом. Он делал шаг – и знал, куда он приведёт. Он целовал кого-то – и знал, что однажды перестанет, он не мог забыть: только вперёд и только назад.
«Я не предсказываю. Я вспоминаю. Просто моё прошлое – ваше будущее», – говорил он врачу, который не слышал его, потому что врачи не слушали тех, кто говорит о вещах, которых не может быть.
Он часто записывал свои мысли в старую тетрадь, исписанную в обратном порядке. Последняя страница – начало. Первая – конец. Он знал, что умрёт молодым, узнал об этом давно, может быть, в четырнадцать лет. Тогда он первый раз увидел собственные похороны, с тех пор каждый день был попыткой понять: почему? Почему он помнит то, чего ещё не случилось? Почему он живёт в мире, где все другие считают себя свободными? Почему он не может просто начать?
Он писал: «Зачем мне жить, если я уже знаю, как умру? Зачем начинать, если знаю, как закончится?».
Но продолжал жить, потому что не мог иначе.
Один раз он попробовал рассказать о своих видениях. Рассказал матери, что она заболеет через три дня, она не поверила. Через три дня заболела. Лихорадка. Больница. Страх в её глазах. Она смотрела на сына как на проклятие.
Он сказал другу, что тот потеряет работу, друг обозвал его идиотом – на следующей неделе его уволили. После этого Максим перестал говорить. Он понял: люди не хотят знать правду, если она приходит слишком рано.
В клинику его отправили после того, как он заявил, что видел смерть человека за два месяца до покушения. Полиция проверила его записи. Они совпадали с событиями до мельчайших деталей, но вместо того, чтобы назвать его свидетелем, его признали больным. Теперь он сидел в белой комнате, с белыми стенами, которые ничего не отражали, кроме его мыслей.
Он смотрел в окно. За ним был дождь. Он знал, что завтра он не закончится.
«Я не сумасшедший, – шептал он себе. – Я просто не успеваю стать собой до того, как стану мёртвым».
Камера в углу молчала. А он плакал, плакал не потому, что боялся умереть, а потому, что он уже прожил смерть.
***
Её звали Ника. Она была самой молодой среди пациентов клиники «Санкт-Элис», ей не исполнилось и двадцати, но в её глазах отражался возраст, который невозможно измерить годами. Глаза были темными, почти чёрными, как будто в них кто-то вылил ночь. Взгляд у неё был прямым, но никогда уверенным – потому что она не знала, чьи эмоции сейчас испытывает: свои или чужие.
Она была хрупкой, почти призрачной. Белая кожа, тёмные волосы, собранные в небрежный пучок. Руки всегда холодные, даже в тепле. Она редко говорила громко, чаще шептала, как будто боялась, что слова принадлежат не ей, потому что это было правдой.
Ника могла видеть сны других людей: просто ложилась рядом – и оказывалась внутри их страха или желания. Это началось ещё в детстве, сначала она думала, что просто умеет чувствовать людей, потом поняла: она может входить к ним во сне.
Впервые это случилось с бабушкой. Ночью Ника проснулась от рыданий и увидела, как старуха трясётся под одеялом, шепча имя умершего мужа. Утром девочка рассказала, что видела его во сне. Бабушка побледнела и сказала:
